«Орки» с Востока. Как Запад формирует образ Востока. Германский сценарий

Но я хотел бы вернуться к статье Ульриха «На темной делянке», точнее, к ее названию, которое, скорее всего, придумано не им, а редакторами ZEIT. Это тоже пример крайней непорядочности медийного механизма, с помощью которого Запад непрестанно срамит Восток. Тот факт, что Ульрих упоминает в тексте картину Нео Рауха Vaters Acker («Отцовское поле», 2016), еженедельник использует как повод сфабриковать тенденциозный, порочащий заголовок. Любой в состоянии воспроизвести заложенную в нем ассоциативную цепочку: поле = земля = коричневый = нацист. Здесь одним махом достигается то, что Ульрих натужно пытается вывести в тексте. Эстетическая фактура картины? Совершенно не колышет! Главное, политическая подтасовка работает. То, что делают Ульрих и ZEIT, сами по себе и в связке, сводится к одной и той же цели: стереть образы Востока, обволакивая их гнусными текстами, клеймя художников.

Чем манипулировать западной медийной мощью для оскандаливания живописца, лучше бы Ульрих обратил внимание на настоящий скандал, на то, что нацистское искусство все еще выставляется в немецких музеях, как, например, триптих «Четыре элемента» нацистского художника Адольфа Циглера в мюнхенской Пинакотеке современности[229]. Пока искусство ГДР и нынешнего Востока Германии дискредитируется, подвергается нападкам и отправляется в ссылку, нацистское искусство почти беспрепятственно разгуливает по немецким храмам искусства.

В заключение темы несколько слов от меня лично о сопоставлении с ГДР: я слишком хорошо знаю, что опыт ГДР намеренно дискредитируется просто потому, что он «восточный». Слишком многое в моих буднях в университете и за его стенами печально напоминает механизмы власти, бюрократические бессмыслицы и государственный произвол в ГДР. Возможно, все это заложено в современной бюрократии и государственности, но, когда в нынешней Германии, как когда-то в США, дело доходит до проверки убеждений, мне не до смеха. Проверки на идеологическую надежность были в ГДР обычным делом: «Ты за партию или против?» Теперь подобное происходит повсеместно, хоть и в другом формате. Например, при подаче заявки на вакансию у тебя поинтересуются, как ты относишься к «вопросу разнообразия». Само собой, разнообразие – главная ценность. Вот только поддерживать ее надо словом и делом, а не подменять пустыми бюрократическими фразами. Всякий знает, что́ ответить, и знает, что это бессмысленная словесная игра с известными правилами. Ну кто скажет: «Естественно, я расист и шовинист, а кроме того, еще гомофоб и женоненавистник. Так что идеально подхожу на должность». Тем не менее игроки действуют со знанием дела и слаженно, будто все происходит взаправду: честный вопрос – честный ответ. Гротескный спектакль. Не более чем пустой ритуал морального самоудовлетворения: комиссия преисполняется чувством собственного достоинства, а институты создают видимость этической продвинутости, целесообразности и значимости. При этом крайне иерархическая система подачи заявлений совсем не нуждается в том, чтобы выявить на таких собеседованиях истинные моральные и поведенческие свойства кандидата. Впрочем, когда я привожу в пример хорошо известное мне сходство с проверкой на лояльность в ГДР, мои западные коллеги, знающие о ней только понаслышке, в лучшем случае недоумевают, а в основном возмущаются: как можно сравнивать! Повсюду и всегда сравнение с ГДР – это табу[230]. Оно не воспринимается как серьезный повод поразмыслить о проблемах настоящего. А ведь это преимущество, когда у вас опыт не одного государственного строя, а двух, даже если, как в моем случае, это подразумевает двадцать два года репрессивной несвободы.

Кто бы сомневался, что ГДР была неправовым государством. Кому и знать лучше, как не тем, кому выпало познать это, иногда буквально на собственной шкуре? В ГДР был один из самых высоких в мире уровней самоубийств – это печальный показатель невыносимых и безнадежных условий жизни. В районе, где жили мои родители в восьмидесятые годы, едва ли не в каждом доме кто-то сводил счеты с жизнью, в основном молодые мужчины. Эти картины стоят перед моим взором по сей день. Нет, никто не проливает слез по той диктатуре. Но и там можно было получить опыт и знание жизни, которые только обострили восприятие и осознание реальности, позволяя тоньше и точнее чувствовать и описывать нынешние реалии. «Ирония» в том, что тем, кто знает ГДР, не удается предостеречь Запад от ее порядков, но именно Запад, ничего не знающий о реальной жизни в ГДР, постоянно попрекает их происхождением из ГДР или с «Востока». Со всеми вытекающими[231].