«Орки» с Востока. Как Запад формирует образ Востока. Германский сценарий

Опыт Запада не становится более ценным только потому, что он западный. В Германии это не более чем опыт численного большинства. Превосходство в количестве не есть превосходство количества, хоть звучит и похоже. И уж конечно, большинство не воплощение истины, а всего лишь преобладание определенной точки зрения, точно так же, как консенсус не представляет истину, а является формой компромисса. К сожалению, такого рода банальности приходится время от времени напоминать. И жизнь на Востоке – такая же прожитая и проживаемая жизнь, жизнь в полном ее смысле, поскольку она волей-неволей прожита там, где человеку судил не всегда милостивый Бог, определили судьба, случай, история, география и политика. «Прожить ту жизнь, которая выпала, и прожить ее так, чтобы она целиком принадлежала тебе, – вот задача жизни, где бы ты ни жил»[232].

9. Речи и ораторы: «Стенания нытика»

Значение человека в том, что он человек, а не в том, что он еврей, католик, протестант, немец, итальянец и т. д.

Гегель. Философия права

Что, собственно, за текст я представил? Пасквиль, тираду, бесконечные причитания, перепалку, словоблудие? Все это вместе, наверняка скажет кое-кто. А противники из числа моих критиков воспользуются уже давно прижившимся термином «стенания» и назовут автора типичным «нытиком-осси», который со своей самовиктимизацией претендует на участие в олимпиаде социальных жертв[233]. Поскольку это легко предугадать, хочу сказать, что́ сам я думаю по его поводу. Как уже говорилось, весь Восток в глазах Запада – просто Саксония, где все говорят на саксонском. А саксонский, в свою очередь, по дальнейшей спецификации, проявляется главным образом в режиме «стенания».

Нытье, нытье, нытье – a rose is a rose is a rose[234], и чем больше всматриваешься в слово, тем дальше уходят воспоминания! Что вообще означает это так называемое стенание? Прежде всего это глухой, надоедливый, невразумительный и невнятный шум; с эстетической точки зрения – тональный диссонанс в гармоничном звучании Запада, с этической – неуместная жалость к самому себе, вызывающая у других неловкость, испанский стыд, так что хочется бросить евро в пустую кружку «осси», лишь бы он заткнулся. Но давайте внимательнее рассмотрим это «нытье».

Юргену Хабермасу принадлежит уже упомянутое тонкое замечание о том, что до 1989 года на Востоке не было публичной сферы, но не появилась она и после, потому что в общенемецкой реальности у Востока нет ни полноправного голоса, ни адекватной площадки для высказывания. Следует добавить, что выступающие на «восточном языке», если таковые вообще допускаются, кажутся чужими, поскольку южные восточно-немецкие диалекты, такие как ангальтский, тюрингский и саксонский, редко звучат в публичной сфере по радио или телевидению и поэтому производят впечатление экзотических, странных, «чудных». Люди говорят по-другому и другое. Их манеры другие, не в последнюю очередь из-за отсутствия опыта публичных выступлений, а сверх того – из опасения быть осмеянными или выставленными напоказ с их промахами в ораторском искусстве, что случалось и случается достаточно часто[235]. «Осси» смешно разговаривают, смешно одеваются и вдобавок ко всему «неправильно» называют время. Например, «четверть десятого» вместо «девяти с четвертью», как все нормальные франконцы и прочие, или «три четверти десятого» вместо «без четверти десять». Иначе говоря, человека не считают за человека, потому что он говорит и ведет себя «по-другому». Тут все сходится: тема «Востока» раздражает, речь раздражает, ораторы раздражают, в том числе из страха, что отсюда вырастут долговые претензии. А если в речи есть отклонения от нормы, то наверняка и сам говорящий с отклонениями. Помимо этого, Восток публично должен высказываться только о себе и только негативно – или молчать, особенно в общенемецком пространстве. Более того, он должен мириться с укоренившимся неравенством, покорно сносить критику и насмешки со стороны Запада. Неудивительно, что многие этим смущены, сбиты с толку, унижены, травмированы.

Восток, у которого не было и нет гласности, должен наконец ее добиться. Способы могут быть различными: можно, например, прибегнуть к низовой демократии на улицах, поскольку другие общественные формы коммуникации недоступны или не достигают цели. Публичность, естественно, означает общенемецкую огласку, общее пространство для дебатов и переговоров. В отсутствие публичности ее заменителем парадоксальным образом снова, как и прежде, выступает литература – отсюда ее мощь, отсюда шквал премий «восточно-немецким авторам».