Орлята Великой Отечественной…

Но как только Андрианов переступил порог комнаты, где я ждал его, все сомнения отпали. Крепко сбитый, с простым лицом, по-мальчишески открыто и доброжелательно улыбающийся — таким увидел я Ваню Андрианова.

Нелегко, непросто сложилась Ванина фронтовая жизнь. Был сыном полка — сначала у пехотинцев, потом в инженерной бригаде. Ходил в разведку, был связным, вестовым… А сразу же после войны стал курсантом военно-морского авиационного училища. Потом служба на Черном море. И, наконец, Москва: техникум, завод…

Так паренек из подмосковной деревни Ново-Михайловской стал инженером, а потом и начальником участка.

— Теперь я москвич, — говорит Иван Федорович, — но родных мест не забываю, наведываюсь каждое лето, помогаю маме. Ей уже давно за семьдесят, но уезжать из деревни не собирается.

У Ивана Федоровича дружная семья. Жена Антонина Алексеевна — инженер, работает на заводе вместе с мужем. Дочери Ольга и Татьяна уже взрослые: старшая окончила институт, младшая — студентка. День бывшего фронтовика спрессован до предела: напряженные цеховые часы, работа в завкоме, членом которого он является, технические конференции, встречи со столичной молодежью.

И в мирной жизни Иван Федорович Андрианов на переднем крае. За заслуги в труде он награжден орденом "Знак Почета".

…Быстро пробежали минуты обеденного перерыва. Условившись о новой встрече, мы распрощались. Я смотрел через окно на бетонную дорожку, по которой быстро удалялась знакомая фигура. На трудовой пост спешил боец мирных созидательных будней Иван Андрианов.

Роман ЗВЯГЕЛЬСКИЙ ПЕСНИ СОЛДАТА

Он вышел, чуть прихрамывая, на залитую светом сцену Центрального Дома Советской Армии имени М. В. Фрунзе, оглядел притихший зал и запел "Песню о полковом трубаче". И сразу между артистом и слушателями незримо протянулась нить сердечного общения. Может быть, в момент исполнения песни вспомнил он и далекий тридцать восьмой год…

Каждый раз, когда по улицам Ташкента под музыку походных труб шла воинская колонна, душа Коли Щукина ликовала. Он спешил послушать оркестр. Уже давно все мальчишки отстали от строя, а он все бежал, провожая полк до самой окраины, и смотрел ему вслед, пока колонны не исчезли за барханами.

Однажды, сопровождая так строй, Коля не выдержал:

— Товарищ командир, возьмите меня с собой! Возьмите в полк. Я и на трубе умею играть, и на альте.

Понравился майору Башилкину черноглазый шустрый паренек. И питомец Ташкентского детского дома имени В. И. Ленина двенадцатилетний Коля Щукин стал воспитанником военного оркестра, сыном 27-го горнокавалерийского полка. С гордостью носил военную форму, научился стрелять из карабина, уверенно держался в седле. Несколько лет был он полковым трубачом. Когда же после переформирования часть стала пехотной, Колина труба по-прежнему играла "подъемы", "сборы", "тревоги", водила в учебные бои. Это его сигнал поднял полк тогда, в сорок первом.

Потом был фронт. Правда, майор Башилкин хотел оставить подростка в тылу, но Коля упросил не разлучать его с родной частью.

Бои шли жестокие, кровопролитные. Ельня, Дятьково, Брянск. Гибель однополчан. Под Смоленском, когда смертельно ранило командира роты и контратака наших пехотинцев едва не захлебнулась, пятнадцатилетний солдат поднялся и с возгласом "За Родину!" увлек за собой бойцов. В том бою ужалила Николая первая фашистская пуля. Тогда же пришла к нему и первая боевая награда — медаль "За отвагу".

…Лица слушателей то озаряются улыбкой, то становятся серьезными, грустными. А артист поет "о друзьях-товарищах, об огнях-пожарищах", о фронтовых дорогах, которые позабыть нельзя, и о Дне Победы, пропахшем порохом… Песни борьбы и отваги звучат в исполнении Николая Щукина призывно, широко, свободно. Мужественное начало сливается в них с лирическим, а выразительный жест и мимика помогают передать тончайшие оттенки произведения.

Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза…

Эта песня полюбилась на фронте. Январской ночью сорок четвертого под Лугой Николай, в то время уже командир взвода разведчиков, возвратился с товарищами из глубинного поиска. Взяли в тот раз "языка", долговязого фашистского капитана. Обогрелись, выпили чаю и запели "Землянку". И, как в песне, бился в печурке огонь, тихо звучала гармонь.

Память сохранила подробности той ночи. А следующий день стал переломным в судьбе Щукина.

Утром начальник разведки полка сказал:

— Давай-ка со своими орлами во второй батальон, там фашист в атаку пошел. Надо узнать, какими силами он наступает.

Однако в разведке побывать не пришлось. Едва он добрался до батальона, как вражеская мина разорвалась почти рядом. Николай почувствовал тупой удар и потерял сознание. Его доставили в один из госпиталей осажденного Ленинграда. Это было уже шестое ранение.

Когда он очнулся, то ощутил нестерпимую боль в правой ноге.

— Сестричка, а ногу мне не отрежут? Как же я буду "цыганочку" плясать, чечетку отбивать? — растерянно спрашивал он.