Орлиное гнездо (СИ)

- Помолись покрепче и не думай об этом! – велела жена.

Они помолились вместе, и снова вместе заснули. Спалось им тягостно; но своих видений ни Корнел, ни Иоана больше не запомнили.

========== Глава 29 ==========

Не успели Кришаны снова тронуться в путь – как захворал Тудор Испиреску. Таскать его с собой было тягостно, накладно: он не только был стар, непривычен к странствиям и большим испытаниям, а еще и казался немым укором всему предприятию боярского семейства.

Сын Тудора Испиреску уже сросся с ними – пусть дух его и был надломлен; Тудор же всегда держался наособицу. Впрочем, Раду был уверен, что отец не настраивает Корнела против них: но кажется своему наследнику преданной им совестью родной земли…

Они, угнетатели народа, борются с великим его вождем!

Но что может понимать этот малообразованный старик? Если Влада Дракулу не остановить, он возгорится неутолимой жаждой стать вторым Александром Македонским или Юлием Цезарем - наследником славы императоров, каковым себя и мнит, после падения Византии.

Сколько простого народа поляжет в этих войнах - не счесть…

Неужели Тудор Испиреску воображает, что его князя тревожит судьба этих сотен тысяч жертв?

Но теперь – Тудор Испиреску больше не будет бередить душевных ран Корнела Испиреску: Тудор, несомненно, умирал. Он давно страдал и сердцем, и спиной, а теперь еще подхватил какую-то лихорадку, от которой лежал в жару и не мог ничего есть… Вначале Кришаны боялись, что с Тудора болезнь перекинется на всех, и на беременную Иоану, но, по-видимому, эта немочь была не из заразных.

Корнел и Иоана с любовью и жалостью ходили за ним – но это не помогло: такие болезни, которые иногда приключались с людьми, особенно с обитателями старинных замков, никто не умел лечить. Тудор скончался через три дня – и едва ли успел дать сыну какое-нибудь осмысленное напутствие: в последние свои часы он никого не узнавал или просто не мог говорить…

Корнел очень горевал об отце – он так долго плакал, как жена еще не видела; казалось, кто-то отворил ему сердце, как недужным отворяли кровь, и оттуда выходила вся боль прошедших дней. Марина ему больше не являлась – не желала или, может быть, попросту не могла пробиться сквозь эту скорбь.

Если она все еще обреталась на этом свете… Если в смерти имела разум, каким обладала при жизни: ясный, безжалостный. Возможно, это ее оружие еще обострилось.

В том, что ее сестра сейчас где угодно, только не в раю с ангелами, Иоана не сомневалась - как едва ли сомневались все родные Марины. И, пожалуй, старый отец гордился этой черной, страстной душой больше, чем гордился обоими сыновьями.

Тудора похоронили скромно – посреди поля, принадлежавшего приютившим их хозяевам, отметив одинокий холмик знаком страданий Христа. Крест собственноручно сколотил Корнел, а установила Иоана.

- Мне все казалось, что он обожжет нам руки, - прошептала Иоана, плача и дрожа на ветру рядом с Корнелом.

- Бог лучше видит, кто и чем грешен, - с печальной улыбкой ответил Корнел, глядя на жену.

Она все еще была одета как мужчина – и потому, что другого платья не было, и из-за тягот путешествия, и потому, что ей это нравилось: с неохотой Иоана думала о том времени, когда придется опять превратиться в беспомощную женщину, которая может только ломать руки и умолять!

И она видела, что Корнел уже полюбил ее такой – и в принцессе, одетой в пышное платье, будет по-прежнему видеть Иоану-воительницу!

Которая склоняет голову только ему на плечо…

Хотя Корнел понимал, что Иоана никогда больше не будет принадлежать ему так безраздельно, как тогда, в Тырговиште, когда он был силой и правдой своего жестокого князя. В гостях у жены, обладая ее телом и сердцем, он сам ощущал себя уже не господином – а только младшей ветвью старого фамильного древа, напитавшегося соками трансильванской земли. Теперь же, когда он предал господаря во имя Иоаны и какой-то грядущей правды, которой только предстояло воссиять, когда Марина умерла за него, когда Кришаны сделались безземельные бояре – Корнел ощущал себя ветвью дерева, вздрагивающего под ударами топора…

Она первая отомрет, когда оно рухнет!

Иоана же станет матерью, они больше не будут вдвоем… и в ее душе навечно поселилась боль и жажда мести.

Корнел был отныне всецело в воле Раду Кришана, и грядущую правду свою и славу мог прозревать только в нем. Хотя бывший княжий отрок, который мог теперь думать вольно, теперь понимал – что так же прежде не знал замыслов господаря, как не знал сейчас замыслов боярина. И коварный и ненасытный князь Влад мог точно так же употребить его и его верность во что угодно…

Корнел был потерян… он не знал уже, что в жизни незыблемо, что считать бесчестьем, что – долгом. Он был витязь на распутье… витязь со свежей и сильной душой, остановившийся на дороге скверны, которою уже многие годы и без колебаний шагали его вожди, - простой слуга, давно утративший невинность, свойственную простым слугам!