Орлиное гнездо (СИ)

Однако боярин не собирался сдаваться – он тоже решил это для себя: а его решимость была многократно упрочена слезами и кровью.

- Ваше величество, - спокойно и веско ответил королю Раду Кришан. – Я бежал из своего дома, разрушенного этим ураганом, дабы упредить вас – и в лице вашем весь христианский мир о нависшей над ним угрозе.

У Корвина дрогнули губы и светлые брови, в выражении приятного недоумения – или скрытой ответной угрозы. Нет, он был куда более обеспокоен Владом Дракулой, чем хотел показать: он, оплот христианства!

- В чем же вы видите эту угрозу, жупан Кришан? Князь Валахии честно исполняет свой долг, перед Венгрией и перед всеми христианами, главную опасность для которых представляет именно империя султана.

Раду горько улыбнулся.

- Ваше величество называет Дракулу верным слугою христианского долга, - проговорил он. – Но вы же минутою ранее сравнили его с необузданной стихией. Заподозрив меня в предательстве, беспричинно и неожиданно, он не только превратил в развалины мой дом… дом людей, преданно служивших его отцу и праотцу… князь сделал меня вдовцом и лишил меня моей дорогой старшей дочери. Младшая дочь, которую король видит перед собой, ждет ребенка и едва жива после всех этих испытаний…

- Дама может сесть, - слегка улыбнувшись Иоане, распорядился король.

По его знаку Иоане подставили стул, и когда она села, полный тревоги муж замер за ее спиной, положив руку на плечо.

Иоана схватилась за его руку, не глядя, но изо всех сил пытаясь разобрать – о чем говорят те, кто сейчас решает их судьбы.

- Неужели ваше величество не встревожила судьба собственных земель? – спросил Раду. – Семиградье находится под властью Венгрии! Дракула же против всякого закона объявил себя господарем этих городов!

Раду сделал ошибку – напомнил Корвину о его слабости, которую тот сам от себя тщательно скрывал. В глазах короля вспыхнул гнев:

- Это какое-то недоразумение – князь Дракула не мог такого сказать…

- Однако же его деяния говорят за него, лучше любых сплетен, - заметил боярин. – Я так же собственными глазами видел гибель Сигишоары и Брашова, как и гибель собственного дома! Заверяю ваше величество, что эти слухи не преувеличены: в правдивости их можно убедиться на деле точнее, чем в истинности любых слов!

Корвин слегка склонил голову. Он медленно отошел от гостей, сложив руки за спиной, - потом неторопливо развернулся и приблизился снова: отстукивали по камню подкованные сапоги. Иоана не сомневалась, что душа его величества, в отличие от походки, очень неспокойна.

- Допустим, что ваши заявления справедливы, - наконец ответил король венгерский. – Чего же именно нам следует опасаться? Войска Валахии немногочисленны в сравнении с нашими…

- Но каждая армия требует средств, и немалых, - сказал боярин. – Армия же венгерского короля требует великих средств!

Он сделал паузу, своим молчанием напомнив Корвину о вожделенной короне Иштвана, деньги на которую тот взял у папы – конечно, представив это как снаряжение нового крестового похода!

- Ну а если Валахия усилится и обогатится настолько, чтобы увеличить свою армию, - спокойно продолжал Раду, видя, что его слова производят желанное действие, - она может стать поистине непобедимой! Вашему величеству уже известно, каков Дракула в битвах с неверными. Что, если его искусство воссияет в других битвах? В душе своей он такой же непримиримый враг католической церкви, как и султана… и мечтает о бранной славе византийских императоров, - совсем тихо прибавил боярин, склонившись к Корвину.

Раду Кришан подозревал, что и сам Корвин лелеет в душе такие мечты – создать христианскую империю с сердцем в Венгрии…

- А вы, жупан Кришан, стало быть, противник славы Валахии и ее церкви? – спросил Корвин с едва заметной усмешкой, промелькнувшей на тонких губах.

- Я противник сына дьявола, - ответил Раду.

Он открыто перекрестился справа налево, глядя в глаза королю.

- Я преданный сын моей церкви, - сказал боярин. – Но заветы христианства – наши общие заветы… Они не должны воплощаться на земле способами, достойными мерзейших язычников!

Король склонил голову набок, словно бы в утонченном раздумье, - потом опять поднял. У него была голова, достойная лучшего молодого мыслителя греческой школы или римского арбитра изящества*. Потом он так же красиво поднял руку.

- Я понял вас… Однако такие дела требуют длительного разрешения, - проговорил Корвин. – Как разрешения, так и размышления. Не правда ли?

Он снова приятно улыбнулся всем гостям сразу, как будто вознесся на монаршую высоту, с которой уже более не мог обсуждать с Раду Кришаном военное положение на равных.

Раду понял, что аудиенция может вот-вот закончиться, когда он еще не исчерпал всех средств убеждения: может быть, даже пренебрег главнейшими. И он поспешно проговорил, пока им не приказали удалиться:

- Есть и другие соображения, которые я желал бы изложить вашему величеству… ради нашего общего блага. Однако прошу государя смилостивиться над моей бедной дочерью… Пусть она и другие мои дети подождут за дверью.