Иоана застонала, и Николае, нежный маленький братец, схватил ее за руку, спрашивая сестру о здоровье. Она едва ощутила пожатие, а слов не услышала совсем.
“Тебе нужно отсечь голову, чтобы ты упокоилась с миром, Марина?”
Иоана содрогнулась на глазах у зрителей, точно бесноватая, и зашипела от боли, когда на нее опять накатил этот голос.
“Отсеки мне голову, пронзи колом сердце, если когда-нибудь сумеешь отыскать то и другое, - но я не лягу в землю и не усну… как не уснешь и ты!”
Николае ахнул и хотел шлепнуть сестру по щеке, чтобы привести в чувство; но не решился поднять на нее руку. Иоана пригнулась к коленям, зажав уши руками, точно могла заглушить ледяной призрачный голос, терзавший ее изнутри.
“Ваши попы лгут - и ваши поверья лгут! Никто из вас не властен над тем, что Бог судил мне, как не властны никакие святые дары и слова! Властен лишь Господь, властна лишь кровь!”
- И, пожалуй, это правда, - прошептала Иоана. Ее била дрожь.
- Что с тобой, Иоана, ты больна? – спросил Николае. Еще больше страдания, которое выказала сестра, его испугало то, что она говорила сама с собой.
Иоана нашла в себе силы улыбнуться и положила Николае руку на плечо. Потом погладила по темно-каштановым волосам. Удивительно – какими разными уродились все дети Кришанов, ни один не походил на другого… как цвета, слагавшиеся в родовой герб.
- Было нехорошо, но уже прошло. Не бойся.
И в самом деле прошло – темное присутствие перестало давить ее.
Иоана выпрямилась и разгладила головное покрывало, укрепленное на волосах тонким золотым обручем, который сейчас казался ей терновым венцом. Она молилась о минуте, когда можно будет снять все это.
Брат опять взял ее за руку, придвинувшись совсем близко, - и Иоана благодарно припала к его плечу. Оно уже было твердым, как у мужчины. Что ж – Корнел был всего годом старше, когда вступил в стражу Тырговиште…
Иоана несколько раз перекрестилась, глядя на двери тронного зала, - потом закрыла глаза, позволив брату держать свою руку и гладить себя по плечу. Капельки пота стекали у нее из-под венца.
Она забылась и не слышала, как раздалась поступь двух пар ног – тяжелая поступь двоих воинов, двоих братьев. Зазвенела сталь, когда один из рыцарей преклонил перед нею колени, - и сильные руки обняли ее.
- Корнел…
Она ожидала объятий отца; но потом осознала, что тот уже не смог бы держать ее так надежно. Корнел поднял ее со скамьи на руки, потом поставил на ноги. Иоана обхватила обеими руками его стан и посмотрела в черные глаза.
Муж улыбался, и глаза его улыбались ей: перед нею был какой-то новый человек, как будто за дверями тронного зала этого латника только что отлили заново. Он что-то очень хотел сказать своей подруге… но не теперь. После.
Может быть, никогда.
Корнел умел хранить то, что было ему вверено.
Святой Георгий, поражающий дракона, - или дракон под знаменем Святого Георгия?* Который из них поборет другого: чудовище или святой? И кто из них чудовище, а кто – святой?..
- Мы идем?..
Корнел несколько мгновений медлил, точно не сразу услышал ее, - потом ответил:
- Нет. Король Матвей пригласил нас побыть его гостями в эти несколько дней.
Иоана вздрогнула. Она знала, что сейчас Корнел не скажет ей уже ничего, - но почуяла недоброе. Да разве только теперь – разве это недоброе не угнетало ее все время, пока они были здесь?
Потом Иоана подумала, что прежде только юная чистота души не позволяла ей видеть то, что делается вокруг нее, и ожидать от людей того, на что они в действительности были способны.
- Ты останешься со мной? – спросила Иоана, покорно склонив голову.
- Ну конечно, - ответил муж, улыбаясь. – Сегодня – останусь. А завтра – как Бог и король решат!
У нее не было сейчас сил говорить с мужем, как и у него – охоты посвящать ее во что-нибудь; но оба были рады идти рядом и чувствовать друг друга. Им предоставили такие покои, каких Иоана даже не видывала прежде, не то что не жила, - но ей сейчас было это безразлично. Хотелось только спать.
Ей дали в помощь служанок, которые наполнили для нее и для мужа горячую ванну, с маслом сандалового дерева и бергамота, - конечно, венгры тоже много торговали с турками… Все они давно срослись так тесно - приходилось отрывать себя с мясом!
После купания Корнел сам вынул ее из воды и вытер досуха большим куском полотна; потом отнес в огромную кровать, на шелковые простыни, под камчатный* балдахин. Ему очень нравилось смотреть на жену – но Иоана со смущением попросила надеть на нее сорочку… она не могла уснуть нагой в этом месте. Несмотря на то, что муж был с нею рядом.
Ей вообще всегда было неловко спать без ночного одеяния – и Корнел это знал; даже не от скромности, а от сознания своей красоты…
Ему иногда делалось жаль таких прелестных женщин, как его жена, - которые не могут оставлять мужчин равнодушными! Разве они виноваты в том, что несут в мир соблазн?