Орлиное гнездо (СИ)

Для того, чтобы испортить дочери брови, боярин хотел послать за цирюльником, но Иоана отказалась от таких услуг – и сосредоточенно занялась собою сама, перед зеркалом, с серебряными щипчиками. Если уж избавляться от бровей по моде Буды, то так, чтобы долго не отросли.

Корнел, которого ни о чем не предупредили, был неприятно поражен такой переменой в ней, но после нескольких смущенных слов жены понял, в чем дело. Он был смышлен, и его ум только изощрялся со временем.

Раду Кришан тоже оделся тщательно – но траурно: в черный бархат, в котором он, почти совсем седой старик, казался одновременно и величественным, и согбенным горем. Они были красивы и значительны, это семейство, - эти орлы, изгнанные из родного гнезда и нашедшие убежище у воронов.

Корнел и Иоана шли, держась за руки, хотя здесь было не принято так ходить: но боярин не запрещал им. Этот жест был более трогателен и красноречив, чем свадебные венки на молодых головах.

Алебардщики у дверей пропустили их, как только они назвали свои имена, даже не обыскивая; это могло показаться молодой беспечностью короля – или необыкновенной его уверенностью в своих силах.

Или это был дружественный жест – жест, вполне подобающий Справедливому королю и миротворцу.

Возможно, дело было и в том, и в другом, и в третьем. Уверенность намного легче питается воображением, чем действием, которое такого правителя, как Матвей Корвин, может жестоко разочаровать… Королю Венгрии семнадцать лет – столько, сколько было Владу Дракуле, когда тот вступил на престол в первый раз, вынеся годы испытаний турецким пленом, которые сломили бы любого обыкновенного и многих незаурядных смертных… Корвин тоже вынес немало в борьбе за свой трон – и борьба далеко еще не окончена; но эти две натуры и два пути, как и избираемые ими способы, совершенно различны.

Раду шел, не замечая роскоши дворца и внимания толпившихся в залах придворных, - шел, опустив голову, как и подобало горевестнику. За ним в покорном молчании следовали дети. Впрочем, им, скорее всего, и придется молчать: едва ли его величеству понравится пробираться через рытвины в их венгерской речи. Как король не любил преодолевать рытвины, в которых ломали ноги лошади турок и валахов, расставляющих ловушки армиям друг друга и соперничающих в этом до полного взаимного истощения – и со все большим успехом наставляющих друг друга в дьявольских жестокостях.

Гости вошли в тронный зал и сразу увидели короля, восседающего на высоком престоле, - он был один, не считая нескольких прислужников и охраны, стоявшей у входа. Это был молодой и стройный белокурый человек, чьи густые волосы волнами ниспадали на плечи, с белой кожей, приятным и умным лицом. Одет он был богато, но немногим более, чем Раду Кришан: это можно было назвать одеянием и на венгерский, и на валашский манер, синий бархатный кафтан и шелковая мантия с драгоценной застежкой. Но первым гости заметили не это – а то, что на короле не было короны.

“Корона Святого Иштвана* - вот то, что наконец упрочит трон под ним и что нужно ему превыше всего! ”

Раду и другие его спутники-мужчины преклонили колени перед троном, опустив глаза, а Иоана низко присела.

Когда они выпрямились, Матьяш Хуньяди не шелохнулся на своем троне, по-прежнему внимательно рассматривая их с высоты. Иоана заметила, что вблизи его черты не так и приятны глазу: тонкие подозрительные губы и большие светлые холодноватые глаза. Потом король улыбнулся – и, хотя улыбка едва тронула уста, он сразу же стал лучше собой: почти пленительным. В глазах загорелся интерес и участие.

- Добро пожаловать, - проговорил Корвин по-венгерски. - Рад приветствовать вас в моем дворце, жупан* Кришан, как и видеть, что вы именно мой дом избрали своим прибежищем в непогоду. Над Трансильванией разразилась большая буря, не так ли?

- Вашему величеству это уже известно – так, к несчастью, - скорбно подтвердил боярин, подняв на короля черные глаза, столь непохожие на его собственные. И, однако же, было в этих глазах то, что их роднило. И немало!

Король встал с трона и изящной походкой направился к ним. На губах его была все та же улыбка, в глазах мерцали огни – но теперь и то, и другое означало скорее тревогу, затаенный гнев.

- До меня давно дошли вести о судьбе, постигшей Семиградье, - произнес молодой властитель, глядя словно бы и на всех сразу – и в никуда, думая о своем. – Это поистине печально. Свирепая сила князя Дракулы, которой он укрощает многократно превосходящие силы турок, порою не находит выхода и обращается нам всем во вред!

Матвей Корвин сочувственно посмотрел в глаза кряжистому боярину, рядом с которым выглядел еще утонченнее и благороднее, и сказал:

- Огненный ураган, отпугивающий неверных, порою осушает наши собственные реки и губит посевы.

Иоана могла разобрать только половину слов светлейшего короля, но уже поняла, что здесь ей за свою честь опасаться не придется. Корвин едва ли вообще ее заметил. Он уже решил для себя, как примет их - и их вести.