Орлиный услышишь там крик...

Перед взором Урванцева лежала равнина, окаймленная лысыми и покатыми холмами, словно Ледовитый океан когда-то нагнал волны и они застыли, покорившись морозной тундре. Ни деревца, ни одного яркого пятна, ни островка. Холмы уходили за горизонт, почти без перехода сливаясь с белым, чуть тронутым синевой небом, сквозь наледь которого просвечивало равнодушно-холодное, оловянное солнце.

Он вернулся к нартам. Каюр уныло щелкнул бичом, и собаки дружно натянули ремни, погнав себя к теплу и отдыху. И от того, что морозный воздух упруго ударил в грудь, и щипнула лицо шершавая снежная пыль, и скоро придет весна, сгонит в каньоны сугробы, обнажит буро-коричневые плечи тундра, открыв гольцы, на сердце стало легче, бодрее.

«Выдюжим», — прошептал Урванцев и улыбнулся согбенной спине каюра.

…Прошла зима, и наступила затяжная полярная весна. Урванцев провел разведку в долине Норилки. С давних времен здесь были известны осыпи каменного угля. Недалеко от угольной ямы он нашел деревянный полуразрушенный сруб. Рядом валялись битый кирпич, железный лом, нехитрая утварь. В полукилометре от сруба геолог обнаружил штольню. Старики-рудознатцы брали отсюда глинистые сланцы, пропитанные медной зеленью, которую несли подземные воды. А раз так, то где-то поблизости должны залегать коренные медные руды.

Геологическая партия начала искать их с помощью шурфов. Ломами и кирками рабочие долбили мерзлую землю, увязали по пояс в болотной воде, а над ними черной тучей кружили комары.

Одна выработка вдруг вскрыла темно-серую породу с густыми вкраплениями сульфидных минералов. Это было новое, никому не известное до сих пор месторождение медного колчедана. Когда же образец послали на химический анализ, он показал высокое содержание никеля, того самого металла, который придает стали особую прочность и долговечность.

Никель узнали в конце XVII столетия. Немцы, испробовав красноватого цвета руду, думали, что это медь. Но добыть ее они не смогли, и за рудой надолго закрепилась пренебрежительная кличка — купферникель — вроде «злой дух». Лишь когда удалось получить из руды чистый никель, металл сразу же подскочил в цене. В начале прошлого века никель считался весьма дорогим ювелирным металлом. И только позднее сталевар Рилей из Глазго нашел место никелю в сталелитейной промышленности.

Найденное Урванцевым месторождение по существу стало одной из первых советских находок никеля. Притом рядом с богатейшими запасами угля. Так родился в мечте геолога будущий промышленный город Норильск.

«Нельзя не указать на ту колоссальную роль, которую сыграют разработка Норильского месторождения и проведенная к нему железная дорога, в оживлении до сих пор мертвого района, — писал он в своем отчете. — Норильск послужит тогда тем кристаллизационным центром, около которого будут возникать новые предприятия… И тогда наконец спадет тяготеющее над краем проклятие смерти».

В июле 1921 года Урванцев заложил первую разведочную штольню. В это же время плотники построили бревенчатый домик, домик будущего города. В нем остались на зимовку Урванцев и семь рабочих. Сейчас за Полярным кругом живут и здравствуют тысячи людей, но тогда еще господствовало мнение, что в условиях полярной ночи работать невозможно.

«Человек с четырьмя глазами», как прозвали Урванцева кочевники за его очки, удивлял даже старожилов своей выносливостью и упорством. На карту ложились реки и горы, озера и долины завьюженной норильской тундры.

ПОЧТА АМУНДСЕНА

А едва наступило лето, как отправился Урванцев на разведку водных трасс к портам Северного морского пути. Проводником вызвался легендарный Бегичев, тот, кто искал таинственную Землю Санникова, пытался спасти отряд Толля.

В этот год погода выдалась дождливая. С большим трудом пробивались Урванцев и Бегичев по Норилке, Пясине к Карскому морю. Отсюда путешественники направились к Диксону. На берегах совершенно не исследованной земли геолог искал полезные ископаемые, делал замеры глубин, составлял карту. Иногда пунктами привязки становились лишь одинокие могильные кресты безымянных землепроходцев.

Когда Урванцев вышел в море, он все чаще и чаще подносил к глазам бинокль, пристально оглядывая тундру, черные камни песчаника и гранитные глыбы. Где-то в этом краю затерялись матросы Амундсена — Тессем и Кнудсен, вызвавшиеся доставить в Норвегию почту отважного полярника, который зазимовал у мыса Челюскин на шхуне «Мод».

Два года назад Бегичев натолкнулся на обгоревшие человеческие кости, обнаружил пряжки, пуговицы, гильзы норвежского производства. Но кто из матросов был погребен на костре — установить так и не удалось.