Орлиный услышишь там крик...

Мы молчали. Мы не видели сельди. Что-то темное ударилось о стекло и исчезло. В отдалении вьюном завертелась еще одна точка. В зеленой воде кое-где чернели крошечные организмы. Еле уловимые глазом, они походили на медленно поднимающийся к поверхности песок. В верхнем иллюминаторе вода была гораздо светлее. И тут можно было заметить более крупных рачков, которые напоминали нам, как и при первом погружении, обычных комаров. Но хоть бы одна рыбка промелькнула мимо! Одни лишь рачки, эти немые обитатели морской глубины, спокойно парили над лодкой.

— На какой глубине мы сейчас? — спросил ихтиолог у матроса, следящего за показаниями глубиномера.

— Тридцать пять метров.

— А где эхолот «пишет» сельдь?

Мы подошли к прибору. Точки и пятна обозначались против отметки тридцать — тридцать пять метров.

Когда лодка опустилась еще ниже, эхолот неожиданно перестал «писать» сельдь. Регулятор звука был повернут до предела. На ленте по-прежнему пусто. Тогда включили второй эхолот, вибраторы которого посылали сигналы вверх, но и здесь сельдь не «писалась».

Почему же на эхолотах прекратились показания?

Решили подниматься.

Уже когда мы были неподалеку от поверхности, на ленте нижнего эхолота снова обозначились сельдяные стаи. Они шли на той же глубине — тридцать пять метров, где мы тщетно пытались увидеть рыбу. Лодка погрузилась еще раз. Та же история… Никакой сельди не было.

— Да это же калянус! — воскликнул вдруг Соколов, — Вот он, виновник всех наших бед!

Он прочертил на листке поверхность моря и ниже провел другую линию:

— Это — глубина тридцать пять метров. Здесь эхолоты «пишут» сельдь. А на какой глубине температурный скачок?

— Тоже на тридцати пяти, — последовал ответ.

Скорость распространения звука зависит не только от солености, но и от температуры. Значит, там, где теплая вода соприкасается с холодной, сигналы встречают препятствие в виде этого температурного барьера и отскакивают от него, как шарик пинг-понга от ракетки.

— А калянус?

— Калянус развивается в зоне скачка так же быстро, как у полярного фронта Ян-Майена. Он-то и усиливает во много раз отражение импульсов. Эхо от температурного скачка и этих рачков возвращается обратно к эхолоту и «пишет» на ленте несуществующую сельдь.

Теперь стало ясно, почему в теплые месяцы, когда обильно развивается планктон и особенно ярко выражается температурный скачок, эхолоты вводят в заблуждение рыбаков. С наступлением осени температура воды в разных слоях становится более ровной, планктон рассеивается, и тогда эхолоты точно находят сельдь.

ДОМОЙ

…Описав по Атлантике широкий круг, лодка пересекла наконец линию Нордкапа — условную границу между Норвежским и Баренцевым морями.

Чувствовалось, что все устали. Приелись консервы, меньше стало шуток и песен. Все чаще кто-нибудь ронял сокровенное «Скорей бы домой…».

Лодка повернула на восток. Так же бойко барабанил дизель, выплевывая перегоревшую солярку, широким шлейфом волочился за кормой пенный след, и так же задумчиво, глубоко дышало море.

Нашему хлопотливому радисту удалось настроиться на волну московской радиостанции. Волнуясь, сгрудились мы у приемника и слушали голос далекой Родины.

Все чаще мы стали выбираться на мостик. Там свистел ветер, хлестко било по лицу соленой водой, но мы готовы были день и ночь стоять на ветру и ждать, когда покажутся родные берега.

Земля встречала «Северянку» огромным и ярким солнцем. У залива мы увидели косаток. Они охотились за рыбой поблизости, и гул дизеля, видимо, привлекал их внимание. Косатки играли. Пружиня хвостом, они взлетали вверх метра на полтора, вставали почти вертикально, сталкивались и отлетали, шумно рассекая волну. Косатки, эти хищные и прожорливые животные, — смерть китам. Подныривая под них, косатки разрезают спинными плавниками китовые туши. Но нам казалось, что они радовались благополучному возвращению лодки. Порезвившись, веселая компания покинула нас.

Только одна белобокая парочка долго еще сопровождала лодку, показывая замысловатые трюки.

Распахнул руки берегов залив, принимая нас в свои спокойные воды.

— Теперь дом рядом, — радостно проговорил кто-то из матросов. — Мили три.

…Так закончился еще один поход научно-исследовательской подводной лодки «Северянка». Сотрудники экспедиции собрали ценный материал о течениях Северной Атлантики, о распределении планктона — мельчайших организмов, обитающих в толще воды, об освещенности глубин, о летних температурах Норвежского и Гренландского морей. Эти сведения впоследствии помогут выяснить, как влияют на уловы рыбы те или иные факторы.

Не один и не два плавания совершит еще «Северянка». Ведь с именем этого корабля связана яркая страница в мировой океанографии. О значении «Северянки» французский журнал «Сьянс э Авенир» писал: «Большая заслуга Советского Союза в том, что он первый — да, первый — вышел за пределы обычных океанографических исследований на поверхности. «Северянка» удивила океанографию, начав изучение моря «в» самом море, а не только «на» море. Она предприняла наблюдения рыбных косяков, спустившись к самим рыбам…»