Орлиный услышишь там крик...

— Этот документ звучит необычно, — говорил на прощание начальник Арктического института Отто Юльевич Шмидт. — Вверяется вам нечто совершенно неизвестное. Кот в мешке. Может быть, вы получаете территорию целого европейского государства, а может быть, и совсем незначительный клочок суши. Найти Северную Землю, исследовать ее и в случае необходимости своими силами выбраться — вот что вы должны выполнить с честью.

Матросы собрали на островке бревенчатый домик, сложили двухгодовые запасы, разбили радиостанцию. Прощально прогудели гудки на ледоколе. «Седов» вздрогнул, вспенил воду и стал уходить. Вскоре туман размыл его силуэт. Четверо полярников остались одни.

История арктических путешествий знала много примеров человеческого упорства и стойкости. Но даже и в этой насыщенной подвигами летописи ярко выделяется работа, которую выполнили североземельцы. Они прошли более трех тысяч километров по каменистой тверди и морскому льду, нехоженым с «сотворения мира». Они открыли архипелаг в тридцать шесть тысяч квадратных километров, превосходящий по площади такие государства, как Бельгия и Голландия.

Арктика показала себя во всей красе и жестокости. Все испытали землепроходцы на Северной Земле, хотя, кроме радиста Ходова, трое были старожилами Арктики, видели Таймыр и Чукотку, плачущую туманами Новую Землю, метельный остров Врангеля, Землю Франца-Иосифа с ее мертвым синим небом и гордыми голубыми куполами гор. Но никто из них не встречал такого безжизненного, гнетуще убогого острова, где было суждено им прожить два вьюжных, тревожных года.

С этого островка упряжки собак отправились в неизвестность. Собаки резали о колючий лед еще не огрубевшие лапы, люди тянули сани наравне с ними.

Призрачный свет северного сияния слабо освещал заструги. Разноцветные столбы двигались по краю неба. Иногда они замирали и походили на занавес, сшитый из разных полос: фиолетовых, красных, зеленых, желтых. От обжигающего ветра занавес, казалось, качался, полосы набегали одна на другую — и снега, и сугробы, и торосы как бы начинали бег.

Наконец вдали появилась темная лента. Это вырисовывался берег безмолвной неизвестной земли. Она никогда не слышала людей, и вдруг далеко вокруг разлились хриплые, но радостные человеческие голоса и любимая песня Урванцева: «Никто пути пройденного у нас не отберет».

На берегу сгрузили продукты, организовали первый трамплин для броска в глубь архипелага. Но собаки требовали много корма. Пришлось заняться охотой на белого медведя — вдоволь запастись мясом, а шкурами расплатиться за теплую одежду, которую выдали в Архангельске в кредит.

Охотничья сноровка Журавлева превзошла все ожидания. Освежевав тушу нерпы, Журавлев привязывал ее к собачьей упряжке и несся вдоль кромки неподвижных льдов. На кровавый след выходили медведи и направлялись прямо к палаткам, где, поднятые тревожным лаем собак, Ушаков и Урванцев уже поджидали наивных хозяев Арктики с карабинами в руках.

Иногда медведи приходили сами. Как-то раз у самого домика Урванцев едва не попал в лапы зверю. Карабина не было, он схватил горящий примус и стал ждать, когда медведь начнет ломиться в дверь. Но зверь, потоптавшись, отошел в сторону. Урванцев прошмыгнул мимо, схватил ружье и в упор уложил зверя.

После этого случая он стал делать так: клал тушу нерпы недалеко от домика, к ней привязывал веревку с погремушкой на конце. Погремушка гремела. Урванцев откладывал таблицу логарифмов и брал винтовку. На такую уловку попалось несколько медведей.

Каждая цифра расчета, штрих на карте — это сотни замеров, сотни километров дорог по хаосу льдин и торосов.

Однажды вместе с Ушаковым Урванцев попал в огромные, как горы, торосы. Гряда в ширину была не больше километра, но, чтобы ее преодолеть, пришлось затратить целые сутки. Путники карабкались по отвесным скользким глыбам, вытаскивали собак, рискуя соскользнуть на острые лезвия льдин. Когда торосы кончились, они даже не могли стоять на ногах. Слишком велик был соблазн разбить здесь же, у торосов, палатку и уснуть, чтобы утром, отдохнув, добраться до берега.

— Наш путь, — вспоминал об этом случае Урванцев, — поистине был кровавым. Так как лапы у собак были в порезах, то каждый след представлял собой кровавый отпечаток. Там же, где собаки ложились, появлялись чуть не лужи крови. Когда их поднимали, животные смотрели такими умоляющими, ну прямо человеческими глазами, что сердце разрывалось от жалости. Но помочь ничем было нельзя. Нужно было идти вперед…

На черных неласковых камнях берега Ушаков и Урванцев уснули, а утром, когда едва-едва засеребрилось небо, они увидели полую воду. Ветер угнал льдины, по которым ночью прошли полярники, в открытый океан…

Все было… Запылала на юге заря, накаляясь с каждым днем все больше и больше. А потом показался ободок солнца и распался сразу на несколько из-за арктической рефракции. Солнце поднялось выше и поплыло по сказочно-огненной шали. Рядом вспыхивали новые солнца. Они, как свита, двигались на одной линии с настоящим и так же слепили глаза. Это чистый воздух Арктики творил чудеса.