Осада

В подвале тоже шла перестрелка, умножая звуки выстрелов эхом. Здесь было темно хоть глаз выколи. Осторожно нащупывая ногами путь, он шел до тех пор, пока не почувствовал, что, видимо, заблудился. Вскоре Эгон вышел в помещение с небольшими окнами, у каждого из которых стояли солдаты, обстреливавшие улицу.

«Эти окна выходят на соседнюю улицу. Неужели мы окружены?..»

Повернув обратно, Эгон пошел по стрелке указателя, которая показывала путь в убежище для офицеров штаба. Шел, а сам думал об отце. Анализируя политические высказывания отца, Эгон и сейчас не понимал полностью своего родителя, лишь догадываясь о том, что тот судорожно ищет какой-то выход, новый курс на пути к антибольшевизму, но на этот раз без фашистов и нилашистов. Эгон Ньяри вспомнил, что, когда его наградили Железным крестом второй степени, он решил не появляться дома до тех пор, пока не произойдет поворота в ходе войны, а случиться это должно обязательно под Будапештом, и как только столица будет полностью спасена, он и заявится домой. Вот когда будет интересно послушать отца! Однако про себя Эгон решил, что не станет хвалиться перед отцом даже тогда. Ему хотелось убедиться в том, насколько серьезно германское командование относится к защите оборонительного рубежа, проходившего по территории Венгрии. На миг Эгон представил себе растерянное лицо отца и его мигающие глаза, когда тот будет пялить их на его орден. «Я же достану бутылку хорошего французского коньяка и приглашу старика к себе в комнату…» Более того, Эгон даже представил, что именно он скажет своему батюшке. «Давайте выпьем за то, что ваш сын не стал предателем…» Произнесет он эти слова как бы между прочим, и только после того, как они чокнутся рюмками. Не стоит зря издеваться над стариком, так как он, безо всякого сомнения, давая сыну свой родительский совет, исходил из благих побуждений. А чуть позже Эгон великодушно заявит, что отца просто-напросто дезинформировали. Подумав об этом, Эгон твердо решил, что впредь он никогда не будет пить за шкуру неубитого медведя. В одном майор был все же вынужден согласиться с отцом: держаться подальше от всякого мошенничества, и потому отец мог смело гордиться им. Конечно, Железным крестом отца не удивишь, и тут вдруг у Эгона Ньяри появилась мысль, которая, собственно, жила в нем и раньше, только он старался не прислушиваться к ней: возможно, предсказанию отца все же суждено было осуществиться. «Мне бы следовало с головой окунуться в план отца…» Эгону стало стыдно, что реальность плана папаши стала понятна ему только сейчас, здесь, в этом темном подвале. «Темные мысли родились в темном подземелье…» Черты лица Эгона сразу же заметно смягчились, в голову пришла мысль, что они с отцом представляют, так сказать, идеальную пару. Один из них все равно окажется на высоте положения и сможет помочь другому независимо от того, победят немцы или же окажутся побежденными. Эгон Ньяри сожалел, что он не имеет возможности поделиться с отцом своим открытием. «Мысль важная и, главное, не лишена практической ценностью…» Эгон тяжело вздохнул. Правда, отец, возможно, послал бы сына с его идеей ко всем чертям, а в лучшем случае мог бы сказать: «Вы — настоящая скотина… — и, немного помолчав, обязательно добавил бы: — дорогой Эгон». А окажись отец в добром расположении духа, то наверняка заметил бы, что вместо выдумывания разных безумных идей ему, Эгону, следовало бы вовремя прислушаться к разумным советам родного отца.

Больно ударившись головой о стену, Эгон выругался. Сунув пистолет за ремень, он вытянул обе руки вперед, чтобы не натолкнуться еще на что-нибудь. «Где-то здесь должна быть дверь, которая ведет в…» Но желанной двери, как назло, не было. Достав сигарету, Эгон прикурил и, прикрыв ладонью пламя горящей зажигалки, огляделся. Кругом были одни стены. Затягиваясь сигаретой, он пошел несколько быстрее. Шум стрельбы приглушенно доносился и сюда. Внезапно ему стало страшно. «Если русские прорвутся и в этот подвал, то схватят меня как мышь… Глупо было спускаться сюда…»

Вскоре он все же нашел какую-то дверь.

«А если там уже русские?..» Взяв пистолет в руку, майор рывком толкнул дверь.

Посреди небольшого помещения на столе горела коптилка, пламя которой колебалось из стороны в сторону.

Эгону показалось, что у него рябит в глазах.

Возле стола стоял хорошо знакомый ему генерал-лейтенант. Френча на нем не было. Руки он поднял вверх: в одной держал форменные брюки с генеральскими лампасами, в другой — гражданские панталоны, рассматривая то и другое по очереди. В такой позе он был похож на артиста, оказавшегося за кулисами после ухода со сцены.

«Генерал-лейтенант в таком виде…» В тот момент майор Эгон Ньяри даже позабыл о том, что генерал не просто генерал, но еще и карточный шулер. С открытым от изумления ртом он словно завороженный смотрел на генерала, не входя в полосу света.

— Не стрели… — дрожащим голосом выговорил генерал, коверкая русские слова. — Не стрели!..