Осада

— Черта ты совсем напрасно вспоминаешь, Матвей Кузьмич, — спокойно заметил Георгидзе. — Этим ты своему заместителю не поможешь. И не объясняй ему, что перед нами точно такие же части, как и прочие фашистские, разве что они лучше вооружены или танков у них больше, а вот нутро у них одинаковое у всех, и бить их запросто можно и нужно. Вот это-то и нужно было говорить нашим солдатам, Матвей Кузьмич.

Георгидзе немного покурил трубку и продолжил:

— Это об отборности… а теперь о немцах. Твой заместитель пока еще не понял, что «немец» и «фашист» — это не одно и то же даже тогда, когда эти понятия и совпадают, а в данном случае перед нами находятся не только немцы, то и венгры. В моих глазах и те и другие — фашисты. И это нужно разъяснить нашим ребятам из пополнения, Матвей Кузьмич.

Ефрейтор снова пососал трубку, немного о чем-то подумал, а потом вздохнул:

— В головах кое у кого из нашей молодежи, Матвей Кузьмич, уже появились мыслишки о победном параде: мол, мы уже находимся на пороге великой победы. Все это, конечно, так, если смотреть на войну с позиции Верховного Главнокомандующего. А вот роте нашей еще много фашистов нужно уничтожить, чтобы дожить до этого самого парада. А в том, что такие настроения имеются в твоей роте, вини своего заместителя. Он забил солдатам головы мыслями о близкой победе, и они, конечно, хотят поскорее дождаться этого, мечтают поскорее вернуться домой с почетом и славой, но ведь сначала надо еще полностью разгромить врага… — Трубка у ефрейтора погасла, он выбил ее о ладонь и спрятал в карман. — Вот и все, Матвей Кузьмич. На досуге поразмысли над тем, что тебе сказал старый фронтовой друг.

Костров воткнул свою цигарку в снег.

— Жалко, что мы раньше не поговорили об этом, — пробурчал себе под нос командир роты.

— Знаешь что, Матвей Кузьмич, ты в своих сожалениях сам разбирайся. Я хоть и беспартийный, но кое-что в жизни повидал и хорошо знаю, что к чему, да и с тобой вместе как-никак три года уж бок о бок воюем. Встретились мы с тобой сразу же после того, как нас гитлеровцы здорово побили… Помнишь? Ваш полк фашисты тогда здорово расколошматили, и нашу часть тоже… Драпали мы тогда как зайцы, а потом сбились в кучу на берегу небольшой безымянной речушки… Вот тогда ты меня и спросил: «Что же нам теперь делать?» А я тебе ответил: «Давай сколотим из оставшихся ребят одну роту, лейтенант (ты ведь тогда еще лейтенантом был). Я, конечно, понимаю, что тогда совсем другое время было: это еще до Сталинграда произошло… Но я и сейчас хочу тебе сказать: «Давай сколотим как следует роту». Ты меня понял, Матвей Кузьмич?..

Немного помолчав, капитан Костров встал, бросив своему замполиту:

— Пошли.

Младший лейтенант быстро встал и, обращаясь к ефрейтору, приказал:

— Георгидзе, отправляйтесь в подразделение!

Костров шел так быстро, что замполит едва поспевал за ним.

Взяв свои немудреные солдатские вещички, Георгидзе вслед за офицерами вернулся в расположение роты. Солдаты уже спали. Бодрствовали лишь одни дозорные. Проходя по траншее, Георгидзе с неудовольствием подумал: «Окоп до полного профиля и тот не отрыли… по этому же в пору ползком ползать… Речи вон какие говорит, вместо того чтобы…» Георгидзе так и не додумал до конца свою мысль. Вынув из чехла лопатку, он молча начал углублять ячейку. Затем поудобнее устроился в ней и, прислонившись спиной к земляной стенке, мгновенно заснул как убитый.

Проснулся Георгидзе от шума моторов. «Прут нацисты…» Он протер глаза и осмотрелся. Было еще довольно темно.

Шум моторов заметно нарастал. «Непонятно, почему наши не открывают огонь». Встав, ефрейтор выглянул из своего окопчика.

В долине лежал густой туман. Дежурный пулеметчик находился на своем месте, стараясь хоть что-нибудь высмотреть в тумане. Георгидзе, понаблюдав немного за вспышками выстрелов, громко закричал:

— Тревога! Рота! Тревога!!!

— Чего ты орешь, когда ничего не видно! — недовольно бросил ефрейтору пулеметчик.

Вместо ответа Георгидзе схватил свою винтовку и выстрелил в воздух, наблюдая искоса, как проснувшиеся солдаты стали быстро занимать свои ячейки. Сам ефрейтор зорко всматривался в ту сторону, откуда, как он предполагал, должны были показаться фашистские танки. Расстегнув шинель, ефрейтор достал ручные гранаты, рассовав несколько штук по карманам, а одну выложив перед собой на бруствер.

Танки, судя по нараставшему грохоту, приближались к позиции. Земля начала потихоньку вздрагивать. Вскоре перед окопом дежурного пулеметчика из молочной пелены тумана начала вырисовываться темная громадина танка.

Пулеметчик, казалось, оцепенел от охватившего его страха. Танк медленно приближался к пулеметному гнезду, на ходу стреляя из пушки.

Вдруг пулеметчик, словно подброшенный невидимой пружиной, с искаженным от ужаса лицом отскочил от пулемета и, низко пригнувшись, бросился бежать в тыл.

«За ним и другие увяжутся…» — молнией мелькнула мысль у Георгидзе.

Доехав до окопа, танк на миг замер на месте, а затем начал «утюжить» окоп.

Молодые солдаты, охваченные страхом, повыскакивали из окопа и бросились назад.