«Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой.

Мудрец бросил полотенце и хотел было пойти в комнату напротив, но Ли Шунь сказал:

— Его нет дома, он с господином У пошел гулять. Скоро, наверное, вернутся, — Ли Шунь стал наливать Мудрецу чай, а тот, нахмурившись, приказал:

— Ну–ка, расскажи, что происходило в пансионе после моего отъезда!

Ли Шунь растерялся, будто увидел духа или черта:

— О господин, чего только не было за это время! С тех пор как вы уехали, наш пансион невесть во что превратился. Господин Оуян… Я слышал, как господин У и Мо говорили, и господин У говорил, что поступил в банк. То есть это господин Мо поступит в банк, после того как подрался с господином Оуяном!..

— Ты можешь толком рассказать? Сначала об одном, потом о другом! — рассердился Мудрец, но не сдержал улыбки.

— Да, конечно, господин. — Ли Шунь тоже улыбнулся. — Сейчас расскажу все по порядку.. Когда вы уехали, господин Оуян решил, что это господин Ли Цзин–чунь вас выжил, и целыми днями ругал его: то костлявой обезьяной, которая захотела полакомиться лебедем, то общипанным павлином, выставляющим к небу свой красный зад, то макакой, то гориллой, то еще какой–то обезьяной — я и не упомнил, как она зовется. В общем, господин Ли не выдержал и уехал. Вы ведь знаете, он был человек простой: взял да и уехал, не сказав ни слова. Но господину Мо это не понравилось. Он вдруг потемнел, как жареный баклажан, и давай кричать на господина Оуяна. Чем дальше, тем громче, а потом — что бы вы думали? — запустил в него чашкой. Да, чашкой! Но, слава богу, не попал. Господин У с хозяином схватили его, успокаивают, а он так и рвется к господину Оуяну. Мы–то считали его тихим, смирным, а он вон какой, оказывается, когда разозлится! Я как раз тогда вернулся с покупками, тоже стал его успокаивать, а он как топнет ногой, и прямо мне по пальцу, которым я с детства мучаюсь. Я взвыл от боли, криком кричу, палец до сих пор опухший… После господин Мо дал мне юань, так что про боль я и забыл. А сам он тоже съехал! — Ли Шунь перевел дух и продолжал: — Господин У сказал мне, что господин Мо служит теперь в банке и целыми днями считает ассигнации, уже до тридцати тысяч досчитал! Видать, здорово ему повезло — недаром у него такое полное симпатичное лицо и большие уши [46]! А когда господин Мо съехал, господин Оуян сразу заболел. Это сказал мне господин У, а он все знает. Господин Оуян такой грустный ходит, скучный, но позавчера я тайком понюхал его микстуру, а она водкой пахнет…

— Врешь! — оборвал его Мудрец, не зная, сердиться ему или смеяться. — Хватит болтать. Сбегай лучше, купи сладостей, так чтоб на троих хватило.

— Ну, а сейчас все было ясно, что я говорил? — с заискивающей улыбкой спросил Ли Шунь.

— Да, вполне ясно.

— А сколько стоит каждое слово, господин?

— Ладно, в конце месяца получишь пять мао на водку. Идет? — бросил Мудрец, чувствуя, что иначе от Ли Шуня не отвязаться.

— Спасибо, господин! — Ли Шунь кинулся выполнять приказание, но вдруг остановился. — Еще забыл сказать вам: господин У купил себе новые туфли!

Окрыленный надеждой подработать, слуга мигом слетал за покупками и положил их на стол:

— Господин Оуян и У вроде бы возвращаются! Я их на улице издали заметил.

— Развяжи коробку и приготовь чай! — крикнул Мудрец, выбегая из комнаты.

* * *

Оуян Тянь–фэн шел пошатываясь и опираясь о плечо У Дуаня. Его болезненный вид глубоко тронул Мудреца; он поспешил пожать ему руку, Оуян улыбнулся в ответ, но тут же сморщился, как будто собираясь заплакать. Удивленный Мудрец пожал руку У Дуаню. Тот топнул сначала одной ногой, потом другой, стряхивая пыль с новых туфель, испытующе взглянул на Мудреца, однако не дождался ни вопроса, ни комплимента, поскольку все внимание Мудреца было сосредоточено на Оуяне. Все трое молча прошли в знаменитую третью комнату.

— Здравствуй, дорогой Чжао! — расслабленным голосом произнес наконец Оуян Тянь–фэн. — Ты уехал не сказав нам ни слова. Я мог умереть, а ты и не узнал бы, наслаждаясь в своем Тяньцзине!

— Я не в Тяньцзине был, а на родине, по важному делу, — с ходу соврал Мудрец.

— Ну, зачем ты так говоришь? — протянул всевидящий У Дуань. — Ведь на твоем чемодане красуется наклейка: «Тяньцзинь. Японо–китайская гостиница».

— Ладно, не все ли равно, родина или Тяньцзинь! Не будем ворошить прошлое! Скажи лучше, чем ты болен? — обратился Мудрец к Оуяну.

— Тощая обезьяна Ли рассердила меня, а толстяк Мо оскорбил. Все твои лучшие друзья! А я, несчастный, хоть помирай, никому дела нет!

— Ли Цзин–чунь перешел в пединститут, а Мо Да–нянь поступил в банк «Небесное совершенство», — добавил У Дуань. — У них сейчас полно всяких тайн. У тебя после Тяньцзиня, наверное, тоже?

Мудрец стукнул себя кулаком в грудь:

— Не знаю, как остальные, а я вернулся к вам и не раскаиваюсь в этом, даже если вы не верите мне.

— Старина У, — все тем же расслабленным голосом обратился Оуян к У Дуаню, — не спрашивай его ни о чем, все равно он не скажет нам правды. Но, может быть, он действительно ездил на родину, а в Тяньцзине только заночевал…