Осень в Калифорнии

Темень за окном пронзил тяжелый вой заводской сирены. «Смена закончилась», – подумал Селим. Наверное, и учительница то же самое подумала. Оба молчали, ожидая, пока вновь наступит тишина. Трехминутное ожидание их сблизило, поэтому совершенно неудивительно, что Нина Степановна, вместо того чтобы ответить на вопрос Селима, неожиданно спросила:

– А я все-таки не понимаю, почему ты выбрал именно «Демона»? Почему не захотел прочесть «На смерть поэта» или «Думу»? У тебя было бы гораздо больше шансов пройти на городской смотр. «Демон» – это, конечно, очень красиво, мне лично нравится, но они там, в комиссии, могут не одобрить: тема какая-то странная для школьника.

– Почему странная? – тихо возразил Селим. – Разве невозможная любовь – это плохо? И вообще, «На смерть поэта» мне не нравится, – закончил он с вызовом.

– Ах, вот как, – учительница, по-видимому, почувствовав, что предложенный ею доверительный тон провоцирует мальчика, мягко добавила: – Ну да ладно, чего теперь спорить, давай читай с самого начала, а после решим, что и как. Только помни то, что я тебе в прошлый раз сказала: читай без придыхания, поменьше эмоций, и старайся выговаривать текст строго, по-мужски.

Очевидную нелепость своих слов «выговаривать по-мужски» применительно к четырнадцатилетнему подростку с ломающимся голосом, Нина Степановна, по счастью, не заметила. Учительнице удалось наконец втиснуть свое пышное тело в тесное пространство парты, она оперлась локтями о черную глянцевую крышку и, уткнувшись подбородком в сложенные блюдечком ладони, закрыла глаза.

– «Печальный демон дух изгнания летал над грешною землей…» – начал Дворкин чуть подрагивающим фальцетом, исподлобья глядя на учительницу, чье лицо оставалось беспристрастным, – издали могло показаться, что она спит. «Вот и отлично», – подумал мальчик и, съехав голосом на октаву вниз, уверенно заскользил по четырехстопному ямбу текста, как по хорошо наезженной дороге. К тому времени, когда он добрался до Казбека, сиявшего, как алмаз, своими гранями, в классной комнате никого не оставалось: наш юный герой вышел на прямой контакт со звездами, с мятежным духом отрицания и любви, с обуянной непонятным ей самой чувством красавицей Тамарой и с завораживающими картинами незнакомой ему южной природы. Где-то готовился к свадьбе старый Гудал.

С Селимом Дворкиным все ясно, но Нина Степановна-то куда подевалась?

Чтобы ответить на этот вопрос, придется покинуть город Пермь, с его поздней осенью, бандитами и прячущимися по домам интеллигентами, и совершить небольшой экскурс в не очень-то богатую, на первый взгляд, событиями жизнь нашей героини. Постараемся быть краткими.

Нина Степановна Ермолова, по мужу Мовчун, родилась незадолго до начала Великой Отечественной войны под Тулой, в семье станционного смотрителя. И если независимый характер и некую толику авантюризма Нина унаследовала от отца, то своей любовью к литературе задумчивая девочка, безусловно, была обязана матери, Наталье Максимовне, в девичестве Тетерниковой.

Детство и юность Нины пришлись на военные годы, учеба – на послевоенное десятилетие. Получив диплом (с отличием) Тульского пединститута, Нина должна была отправиться по распределению в районную школу, но не поехала, и по очень простой причине: она вышла замуж. Свадьбу сыграли уже после XX съезда, скромно и без согласия родителей: ее муж – полковник-кавалерист Александр Петрович Мовчун, для жены и близких просто Саша, – был более чем на двадцать лет старше жены и втайне лелеял надежду выйти в отставку в генеральском чине. Трудно сказать, насколько эта надежда была обоснованной: кавалерийские войска к тому времени начали медленно, но верно расформировывать, а потому заслуженного боевого офицера и героя войны вскоре после свадьбы перебросили на Урал, в большой областной город, раскинувшийся на левом берегу реки Камы, где бывшему гусару поручили командование батальном внутренних войск под кодовым названием «десантный».

Жене его повезло: она сразу по приезде устроилась преподавателем литературы – дореволюционный приют для слепых детей, находившийся наискосок от Дома офицеров, через некоторое время после войны был перелицован в среднюю спецшколу с гуманитарным уклоном.

Поселились Мовчуны на территории Красных казарм в отдельной четырехкомнатной квартире, полной хрусталя, фарфора, темной полированной мебели и прочих недурных вещей, вывезенных Сашей, тогда еще лейтенантом, из фашистской Германии.

Дальнейшая жизнь семьи бывшего гусара-буденновца была небогата событиями: скучное однообразие будней нарушали разве что ежегодные поездки, совершаемые так и оставшейся бездетной парой на Черноморское побережье. Отпуск Мовчун предпочитал брать в бархатный сезон, останавливаясь преимущественно в ведомственных санаториях. В школе Нине Степановне шли навстречу – подыскивали ей замену или просто смотрели сквозь пальцы на отсутствие преподавателя: литература – это вам не математика и не военное дело.