Осень в Калифорнии

Саша чувствовал приближение катастрофы, но был не в силах понять, что происходит. Он стал плохо спать, иногда в его голове мелькали мысли о самоубийстве, но гордость мешала ему поговорить с любимой, а ложный стыд – удерживал от желания поделиться своими переживаниями с родителями. Те же, видя, что с их сыном творится что-то неладное, не могли ума приложить, как им поступить и что делать.

От себя добавлю: описываемая драма происходит на фоне ухудшающейся с каждым днем политической обстановки. Лев Давыдович, тот давно понимает, что ему с семьей вот-вот придется сматывать удочки, и чем скорее, тем лучше. Но прежде чем уехать, он должен непременно успеть выполнить задание, ради которого родина послала его в логово врага.

* * *

Перед окончательным разрывом, в начале июня, у Саши и Розали состоялась одна совершенно замечательная встреча. Розали наконец решилась привести в их гнездышко своих девочек.

Решилась – громко сказано, ситуация была почти безвыходная: ее Айк уехал в Японию (на открытие нового филиала магазина электротоваров), с сестрой Розали опять разругалась, а верная мексиканка Соледад должна была из-за сложно протекающей беременности лечь на сохранение в больницу.

– Девочки, у меня для вас есть новость! Сегодня мы идем в гости к настоящему фокуснику. Он умеет глотать самые разные предметы и делать кучу других самых невероятных вещей.

Что отвечают нормальные дети на такое заманчивое предложение? Конечно, они вопят: «Да-да! Si-si! Yes-Yes!» И теребят маму:

– A когда мы к нему пойдем? А можно пойти сейчас? А если я покажу ему мою куклу – он ее не съест?

– Да что вы, глупышки, он хороший фокусник, он детей любит. Только пусть этот поход останется нашим с вами большим-большим секретом! Мы папе Айку этот секрет выдавать не будем. Договорились?

Розали хорошо знает, что ее девочки недолюбливают отчима и что ее рискованное предложение хранить поход к фокуснику в тайне пройдет на ура.

Никогда, ни до, ни после, Александр Тоник не демонстрировал свое искусство фокусника с такой самоотдачей.

Он выходил в дверь и входил в окно, залезал под кровать и оказывался на потолке, напяливал линялую тигровую шкуру и, рыча, вез на себе девочек в кухню, оказывавшуюся оазисом в пустыне. Любимая кукла Надин вдруг начала говорить по-китайски, из забытого на столе небольшого яйца вылупился настоящий цыпленок, который тут же был подарен Молли. Одним словом, чудесам, детским воплям и восторгам не было конца. Розали сидела на узеньком стульчике, положив ногу на ногу, и кусала губы.

Вечером она с трудом уложила своих разошедшихся дочек в постель, нацедила себе бурбона (опять?), села за стол, как и в первый день, когда она впервые увидела Сашу, демонстрировавшего свои фокусы в магазине «Life & Light», но не запела при этом песню о Сан-Франциско, который украл у нее сердце, а просто по-бабьи заплакала.

Розали плакала в первый и в последний раз в жизни, что ничего хорошего не предвещало.

В одну из их следующих, становящихся все более редкими встреч Саша принялся жонглировать рюмками, одна из них упала на пол и разбилась. Розали случайно наступила ногой на осколок и сильно поранилась. Кровь никак не сворачивалась, врача вызывать побоялись. В конце концов кровь остановилась, но в квартире все было перепачкано.

А получилось вот что: Саша принес из дому домашнее грузинское вино и настоял на том, чтобы бутылку тут же откупорить. Розали, скрепя сердцем, согласилась, но едва пригубив, поставила рюмку на стол, объявив этот темно-красный напиток уксусом. Саша ничего не сказал и принялся молча исполнять свой цирковой номер.

Когда рану на ноге у Розали кое-как промыли и перевязали, а осколки убрали – молодая женщина натянула чулок, влезла в туфельку, оправила юбку и всем своим видом дала понять, что ей пора. Саша вопросительно поднял брови.

– Алексэндр, мне нужно идти, но прежде я хотела бы тебе что-то сказать. Я беременна. – Женщина перевела дыхание: – Я еще не решила, что буду делать, но дальше так продолжаться не может. Пойми меня правильно, я тебя люблю, мой мальчик, но нам обоим нужно подумать о будущем. Наверное, будет лучше, если мы прекратим на некоторое время встречаться.

Розали закусила губу и замолчала, давая понять, что в ответе на свой риторический вопрос она не нуждается. Саша молчал, сжимая побелевшими пальцами спинку стула. Его молчание было красноречивее любых слов, но что толку.

Розали надела шляпку, взяла с комода сумочку[87] и перчатки и, накинув на плечи макинтош, устало сказала, направляясь к входной двери:

– Не провожай меня сегодня, пожалуйста. И еще, я попрошу тебя пока мне не звонить: дай мне время, Саша, я должна во всем разобраться сама. Я тебе позвоню…

Последнюю фразу Розали произнесла, открывая дверь.

Большое Сашино тело передернулось, словно от судороги, по нему прошла мелкая дрожь. Он сел на стул, нахохлился, напоминая своей неуклюжей беспомощностью подстреленного журавля. В беспомощности молодого мужчины было что-то пугающее.

Голое дерево в отчаянии машет ветвями. Ветер. Темнота. Сырое холодное лето на чужом и враждебном континенте.