Осень в Пекине. Рассказы

Орвер снова повернул налево. Навстречу ему шла женщина.

Столкнувшись, они оба упали на землю.

— Извините,— сказал он.

— Это я виновата.

— Позвольте, я помогу вам подняться,— сказал Орвер.— Вы ведь одна, да?

— И вы один...

— Вы женщина, да? — продолжал Орвер.

— Посмотрите сами,— сказала она.

Они приблизились друг к другу, и Орвер ощутил на уровне своей щеки прикосновение длинных шелковистых волос. Поскольку упали они на колени, то теперь вот так и стояли друг перед другом.

— Где можно быть в безопасности? — спросил он.

— На середине улицы,— ответила женщина.

Туда они и перебрались, придерживаясь края тротуара.

— Я хочу вас,— сказал Орвер.

— А я вас,— ответила женщина.— Меня звать...

Орвер остановил ее.

— Для меня это не имеет значения,— сказал он.— Я хочу знать лишь то, что узнают мои руки и тело.

— Так берите меня,— сказала женщина.

— Конечно,— констатировал Орвер,— вы не одеты.

— Как и вы.

Он лег рядом с ней.

— Нам некуда спешить,— сказала она.— Начинайте с ног и поднимайтесь выше.

Орвер был шокирован. И сказал ей об этом.

— Так вы лучше почувствуете то, что происходит,— сказала женщина.— Теперь ведь в нашем распоряжении — вы сами это сказали — только средство исследования нашей кожи. Не забывайте о том, что я не боюсь вашего взгляда. Вы эротично независимы. Будем свободны.

— Мне нравится, как вы излагаете,— произнес Орвер.

— Я читаю "Ле тан модерн”,— сказала женщина.— Давайте, посвящайте меня в тайну секса.

Что Орвер и сделал — многократно и различными способами. Она принимала самые разные позы, а область возможного увеличивается, когда вы не боитесь, что сейчас зажжется свет. И в конце концов это ведь не изнашивается. Уже упомянутая многократность в повторении практических приемов симметричного соединения и особенно два-три заслуживающих внимания урока, преподанных Орвером, добавили в их отношения доверительности.

III

Однако по радио передали, что ученые зафиксировали регрессивные процессы в наблюдаемом феномене и что слой тумана с каждым днем становится все прозрачнее.

Ввиду этой угрозы состоялся большой совет. Но очень быстро нашлось решение. Человеческий гений многогранен. Когда специалисты на детекторных приборах отметили, что туман рассеялся, жизнь шла своим счастливым чередом: все выкололи себе глаза.

ПРИМЕРНЫЕ УЧЕНИКИ

I

Люн и Патон спускались по лестнице Полицейской школы. Только что закончились занятия по рукоприкладной анатомии, и молодые люди собирались пообедать перед тем, как заступить на дежурство возле штаб-квартиры Партии конформистов, где совсем недавно какие-то молодчики, вконец оскотинев, перебили окна узловатыми дубинками. Облаченные в синие накидки, Люн и Патон шли вразвалочку. Они весело насвистывали марш полицейских. Каждый третий такт отмечался чувствительным ударом белой дубинки по ляжке соседа — вот почему это произведение требует четного числа исполнителей. Спустившись по лестнице, они свернули в галерею, ведущую к столовой. Под старыми каменными сводами марш звучал довольно любопытно: воздух начинал вибрировать на ля-бемольных четвертях, коих музыкальная тема содержала ровно триста тридцать шесть. Слева, в узеньком дворике, усаженном обмазанными известью деревцами, разминались перед тренировкой их коллеги. Одни играли в "прыг-шпик-как-по-маслу", другие колошматили зелеными учебными дубинками по тыквам — их требовалось разбить одним ударом. Люн и Патон даже головы не повернули в их сторону: сами занимались тем же ежедневно, не считая четверга — в этот день будущие стражи порядка отдыхали.

Люн толкнул огромную дверь столовой и вошел первый. Патон задержался — нужно было досвистеть марш: он всегда отставал от Люка на такт-другой. Дверь беспрерывно хлопала, в столовую отовсюду шли группками по два-три человека слушатели школы, шум стоял невероятный: всех охватило предэкзаменационное возбуждение.

Люн и Патон подошли к столику номер семь. Около них стояли Полан и Арлан — первые дураки во всей школе. Однако свою необыкновенную тупость они с лихвой компенсировали не менее редким нахальством. Все уселись — придавленные стулья застонали.

— Как дела? — спросил Люн у Арлана.

— Хреновей некуда! — ответил тот.— Они мне дали бабулю лет семидесяти, не меньше, и костистую, что лошадь, сучья мать!..

— А я своей одним махом девять зубов высадил,— сказал Полан.— Ох и поздравлял же меня экзаменатор!

— А мне вот не повезло — так не повезло,— тянул свое удрученный Арлан,— плакало теперь из-за этой старой стервы мое звание!

— Дело вот в чем,— поделился своими соображениями Патон,— они не находят больше тренировочных экземпляров в бедных кварталах и дают сытеньких. А они удар крепко держат. Бабы, заметьте, еще ништяк, но вот мужики... я сегодня укатался, пока проткнул одному моргало...

— А я,— теперь уже довольный, сказал Арлан,— пошевелил мозгами. Теперь моя подружка что надо.

Он показал свое усовершенствованное орудие. Конец дубинки был хитро заострен.

— Как в масло входит,— сказал он.— Малость поднапрягся — и теперь два лишних балла обеспечены. Хватит с меня вчерашнего, сыт по горло...