На одной публичной лекции на тему «Искусство и жизнь, или новые пути к художественной культуре» он узнал нечто, что с величайшей готовностью принял в свою душу, так как оно отвечало его настоящим разочарованным мыслям, а именно необходимость положить конец игре в эстетику и интеллектуализм. Долой формалистическую и отрицательную критику нашей культуры, за счет насущных интересов нашего времени. Таков был клич, на который Рейхардт бросился с чувством облегчения. Немедленно и бездумно, как новообращенный, пошел за ним, не размышляя о том, куда он его приведет. А вел он к улице, мостовая которой как раз подходила для спотыкающегося коня Бертольда, а именно- к новой этике. Не было ли все кругом, на чем только останавливался глаз, гнило и испорчено? Дома наши, мебель, одежды – безвкусны, рассчитаны на показуху и обман, общественная жизнь бессодержательна и суетна, наука окостенела, дворянство выродилось, буржуазия заплыла жиром? Не покоилась ли наша промышленность на грабительской системе и не являла ли она собою того отвратительного искажения истинного идеала? Принесла ли она в массы красоту и счастье, облегчила ли жизнь, вызвала ли радость, благородные чувства? Ах, нет, нет и нет. Всюду все думали лишь о наживе, и, начиная с политики и до образовательных искусств, всякая духовная деятельность от начала и до конца была компромиссом с невежеством. Впечатлительный ученый внезапно увидел себя окруженным ложью и обманом, города, загрязненные угольной копотью, развращенные голодом, опустошенную страну, вымирающее крестьянство, каждое истинное, святое жизненное движение, заглушенное в корне. Вещи, на которые он еще несколько дней тому назад смотрел с равнодушием или даже с удовольствием, являли ему теперь лишь внутреннюю свою гниль. Бертольд чувствовал себя ответственным за все это и обязанным поспособствовать созиданию новой этики и культуры.