Осенняя антиутопия

Надо было ответить: "Это ты прости меня! Я сама виновата. Пусть Бог нас с тобой простит, Никита". Но я молчала. Оргия вокруг набирала обороты, все сильнее туманя разум. "Повиснуть у него на шее, прижаться изо всех сил - и будь, что будет. Зачем только я ударила его?.."

- Никита, ты весь в крови! На, возьми полотенце. Пойди, умойся и возвращайся скорее.

Прошло десять минут, полчаса, час. Я крутилась на своей подстилке как уж на сковороде, а его все не было. Не явились, слава Богу, и те, кого Никита прежде безжалостно гонял из нашего угла.

Я не заметила, как на смену возбуждению пришла тупая усталость. Задремала - и конечно же увидела во сне то, что так и не случилось с нами наяву. В этом сне Никита был - воплощенная нежность, я таяла от наслаждения и восходила к вершинам блаженства. До тех пор, пока его плоть вдруг не стала расползаться у меня под руками и я не обнаружила, что сжимаю в объятиях невероятно тяжелый, холодный и склизкий полуразложившийся труп. Оттолкнула его, подскочила с воплем - и проснулась.

В палате давно уже все затихло, утомленные люди мертво спали. С опаской поглядела на соседское место - Никита так и не вернулся.

Встретила его только утром. Отвращение шевельнулось во мне, но слишком не похож был он, сегодняшний, на того ночного насильника... Бледный, щеки ввалились, вокруг покрасневших глаз - черные круги кровоподтеков, губы плотно сжаты. Во взгляде - как мне показалось - беспросветное отчаяние. Смотрел сквозь меня, не видя:

- Ольга! Я страшно виноват перед тобой. Прости, если сможешь! Впрочем, если ты будешь меня ненавидеть и бояться, это даже лучше, - куда только подевалась его напевная речь, глубокий, богатый интонациями голос. Будто старый ворон прокаркал.

- Никита, я больше не смогу называть тебя братом. Я люблю тебя - не как брата. Но я все понимаю. Твои обеты... Если ты их нарушишь, потеряешь себя. Мне достанется пустая оболочка, да и меня настоящей, если разобраться, тоже не будет...

- Я уже потерял себя - сегодня ночью. Если бы ты меня не ударила... Впрочем, даже это не важно. Держись от меня подальше, Ольга. За нас взялись всерьез, и знают, на чем поймать. Я становлюсь опасен для окружающих. Для тебя - особенно. Я слишком много возомнил о себе, думал смогу противостоять искушению. Увидел, как ты молишься, решил, что нашел родственную душу. Назвал сестрой, подумал, вдвоем будет легче держаться. К сожалению, нет.

Земля зашаталась у меня под ногами. Смотрела на Никиту - как в последний раз. На его лице лежала ясно ощутимая тень смерти, по другому не скажешь: "Он не жилец!" То что произошло с нами ночью - независимо от концовки - катастрофа. Я потеряла все: друга, пример для подражания, надежду и опору в трудную минуту. Из глаз текло, в горле, сжатом ошейником, застрял ком...

- Никита!...

- Не надо, Ольга. Что бы ты сейчас не сказала, это лишнее. Лучше не сделаешь, только хуже.

Все рухнуло. Нет, не все. Кое-что осталось. То самое, что нас связало когда-то:

- Ни слова тебе больше не скажу. Сгину с глаз долой. Но молиться за тебя - буду. Прости меня, Никита, и пусть нас обоих Бог простит.

Он посмотрел на меня - очень странно, но на меня, а не сквозь. Повернулся и пошел прочь.

Никита не стал перетаскивать свой матрас в другой конец палаты, и мне не позволил. Он поступил проще: почти совсем перестал спать. Где он пропадал ночи на пролет - некоторое время было для меня загадкой. Потом, совершенно случайно, я подсмотрела. В пустой кладовке возле сортира, на голом и грязном кафельном полу, распростершись крестом или на коленях... Молился. Плакал о своих грехах. Я про такое когда-то читала, теперь довелось увидеть.

По молчаливому обоюдному согласию мы больше не встревали в жизнь друг друга. Но Никитино поведение внушало мне тревогу - чем дальше, тем больше. Кажется, он повредился в уме. Внешние обстоятельства тому весьма способствовали: его таскали на "процедуры" сначала - раз в неделю, потом - через пять, четыре, три дня. За полтора месяца богатырь превратился в седого как лунь, высохшего старика с мутными слезящимися глазами и трясущейся головой. Он давно уже не выходил на работу, ни с кем не разговаривал, вообще почти не реагировал на внешние раздражители. Кажется, не всегда даже успевал вовремя добрести до туалета - так от него воняло.

Однажды я не выдержала. Долго-долго трясла его за плечи, требовала, чтобы он переоделся, предлагала постирать шмотки. Но не дозваться было Никиты из того далека, где блуждал его смятенный дух. Кажется, на один краткий миг мне это все-таки удалось. Очень хочется верить. Будто чуть приоткрылись глухие заслонки глаз и из-за них посмотрел на меня прежний братишка. Сказал глухо, хрипло:

- Это все уже не важно. Тебя Ольгой зовут, я не перепутал? Спасибо за заботу, но это правда не важно. Если сможешь, позови священника. За рекой живет на поселении Юрий Николаевич Бобров. Постарайся разыскать его. Он может принять исповедь...

Я не исполнила просьбу Никиты. Тот, кого он назвал, скончался вчера вечером. Других священников в округе, насколько мне известно, не было.