Осенняя антиутопия

- Ты сама говоришь, что веришь в бессмертную душу. Вряд ли наши нынешние страдания совсем ничего не значат в вечности, но может быть, ради чего-то, ожидающего нас там, стоит пройти через весь этот кошмар. Бог это знает, и допускает случаться с нами многим бедам именно поэтому... Он всех своих детей, без исключения - даже самых непутевых - любит так, как мы даже сами себя любить не умеем... Вера - это доверие: довериться Ему, и все терпеть, ничего не бояться...

Говорю, и чувствую сама, что слова выходят - как тусклые, стертые медяки: нет в них ни стройной логики читанных когда-то философских трактатов, ни той убеждающей силы, которая поражала меня даже в самых простых и незамысловатых речах ушедшего в вечность брата Никиты.

- Нет не слушай! Чушь я несу. Просто посмотри на меня: это долго и трудно рассказывать, но я жива и более-менее в своем уме только потому, что Бог есть - именно такой, каким ты хочешь его видеть: ты сама сейчас сказала. Если не веришь чужому слову, попробуй сама: позови. Только не раз и не два...

- Как это "позови"?

- Молитвой, - проговариваю для нее короткие молитвы, которые при желании так легко запомнить - с невольной радостью о том, что появился повод произнести их вслух. Девушка внимательно слушает.

- Ты крещеная?

- Да, в детстве.

- Ну вот и молись: все время, сколько сможешь. Всю душу в слова молитвы вкладывай, ни о чем постороннем не думай. Увидишь сама: голос этот треклятый - такого боится. Потянет опять куда-то, как сегодня ночью - молись Богородице: Она - великая хранительница целомудрия. А если все же сорвешься снова - плачь, сколько хочешь - слезы душу очищают, только не отчаивайся, не сдавайся, не ослабевай в молитве. Как зимой в тайге: упала в сугроб - подымайся скорее, иначе недолго насмерть замерзнуть... Бог всемогущ, а нам не так уж много и надо: терпение, силы и стойкость, чтобы остаться собой до конца.

Она уже не плачет, подобралась вся. Смотрит мне в глаза строго и требовательно, будто спрашивает: "А ты не врешь, тетка?" Не вру, Рыжик, только никак не поворачивается у меня язык сказать тебе, как труден, мучителен и смертельно опасен путь, на который зову тебя. Но ты сама догадалась, ты - умница:

- Если они больше не смогут управлять мной, как хотят, они ведь, наверное, просто убьют меня? Тогда и веревка не понадобится.

- Да, они сделают это, но не сразу. Только когда убедятся, что не могут заставить тебя плясать под свою дудку... Или ты просто загнешься от усиленного "лечения". Так было уже с одним человеком... С моим братом.

- Неужели нет никакой надежды, кроме того, о чем вы говорите? Не хочется умирать: я молодая, жизни-то еще не видела.

- А мне хочется? От возраста не зависит, поверь... До нас почти не доходят новости с воли. Может случиться - там кто-то поймет, что происходящее губит не только нас, а всю страну. Поймет и остановит этот кошмар. Только до сего светлого мига, если он наступит, тоже желательно дожить человеком. Боюсь, воля и способность самостоятельно мыслить не восстанавливаются...

- Да, - на полуслове обрывает она мое излияние, и сама замолкает: потемневшие строгие глаза напряженно вглядываются в одним им открытую даль - сквозь меня, сквозь кучу барахла на соседних нарах, сквозь выкрашенную мерзкой зеленой краской стену...

В нашей беседе поставлена точка, разговор окончен. Маленькое, безнадежно рыдающее существо исчезло без следа. Передо мной - взрослая, сильная духом женщина, которая больше не нуждается в поддержке и утешении. Она что-то решила для себя. Возможно, я как-то повлияла на ее решение, но что за выводы сделаны из сказанного? Какие мысли кипят сейчас за этим чистым лбом? Что хотела она сказать своим "да", и мне ли ответила? В любом случае, наверное, лучше всего будет тихо встать и уйти. По опыту знаю: бывают минуты, когда самый близкий друг - лишний, а я даже имени ее не знаю - так и не спросила. "Эх, Рыжик ты, Рыжик!" Неспокойна моя душа: слишком много потерь, слишком болит сердце от своих грехов и чужой беды. И не окажется ли дорога в ад еще для одного человека вымощена моими благими намерениями...

Дарья... Неизбывная моя забота и тревога. Кто бы мог подумать, что через столько лет судьба снова сведет нас. Здесь.

Никогда: даже в первые, лучшие годы нашей дружбы мне не было легко с ней. Сильная, яркая, цельная - она была старше, умнее, во многих вопросах - опытнее меня. Захваченная обаянием ее личности, я несколько лет смотрела на мир ее глазами. Но и в те времена Дарья часто ставила меня в тупик: слишком непредсказуемая в своих реакциях, слишком требовательная, слишком ранимая. Казалось, ее душа сродни черной воды алмазу, и на моих глазах алмаз давал одну трещину за другой. Часто - по моей вине...

Именно тогда я впервые ощутила, сколь непомерна глубина человеческого "я". Наше взаимопонимание порой доходило до телепатии, но очень многое, жизненно важное для одной из нас, все же оставалось - и осталось - навеки непонятым, сокрытым от другой.