Осенний август

Вывернутое собственничество Веры не могло даже вообразить, что кто-то Матвею дороже нее. Она спокойно мирилась с физической неверностью, но духовную стерпеть не представляла возможным. А еще недавно она была так уверена в Матвее, потому что лучших собеседниц, чем они с Полей, он никогда бы не нашел. Она всегда была слишком разноплановой, чтобы поддаться изучению. Уж лучше бы до сих пор Матвей страдал по Поле… Она хотя бы заслуживала это!

После его возвращения Вера дерзила и подтрунивала над Матвеем больше обычного. А он, задумчивый, ушел к себе. И Вера ужаснулась. А вдруг вновь, как после потери матери и брата, замкнется в себе, потому что воспитан в твердом убеждении, что негоже мужчине испытывать скорбь? И не станет ее заполненных вечеров.

Она спокойно смотрела, как он заигрывает с какой-нибудь надутой барышней – в этом не было угрозы для нее. Но не могла вынести, что кто-то может влиться в их летнюю идиллию и стать для мужчин такой же понимающей и остроумной, как она. А может быть, и более умной. Более жертвенной. Ведь как раз с жертвенностью у Веры были проблемы. Насмотревшись на мать, сестры Валевские ужасались перспективе повторить ее путь, поэтому не мирились с чужим мнением.

Ревнивое желание влиться в чужой поразительный мир и стать там своей, признанной, любимой, овладело ей. И полнота этого чувства скрасила горечь откровения.

8

– Эти томные красавицы, легко заводящие романы, – сказала Вера с досадой, когда Матвей вяло простился и ушел к себе, – лишь образ, заложенность женщин, которые вынуждены делать то, что от них ждут.

Артур, удивленный отрешенной реакцией Веры на адюльтер мужа, ответил не сразу. В душе он ждал экспрессивного выяснения чувств и был разочарован. Но прилежно мотал на ус особенности взаимоотношений друзей, в тени которых с удовольствием поселился.

– Может, им самим хочется такой жизни, – безмятежно ляпнул Артур.

– Если они привыкли и не знают, что можно иначе, если никто не показал им дорогу, не обязательно, что они хотят, – озлобленно отозвалась Вера. – Про проституток тоже многие снисходительно отзываются, что те сами себе выбрали путь. Особенно когда их совращали отчимы, а матери продавали заезжим цыганам за кусок ткани.

Артур не знал, что сказать. Вера подумала, что Матвей бы сейчас насмешливо заявил бы ей, что она меряет всех по себе. А Артур молчал, прикасаясь к портсигару старого режима. Эта красивая вещь так не вязалась с обрубленностью настоящего…

– Почему тебя заботит, красавица она или нет?

Вера скривилась.

– Она не ты, и этого достаточно.

– Достаточно для чего? – быстро спросила Вера, желая скрыть польщенность прозвучавшими словами.

– Чтобы не переживать об этом.

– Но что если она лучше?

– Едва ли. Она не ты.

Сокровенная, магическая фраза, которая для женщины звучит слаще любой другой. Вера смягчилась. Ей вдруг показалось, что и Артур носит в себе синдром Цветаевой – чтобы человек принадлежал духовно или никак.

9

Вера, наконец, поняла, в чем сладость нравиться не кому-то одному – мнение о себе возрастало в геометрической прогрессии. Раньше она не признавала чью-то обуреваемость страстями и потребность в кокетстве. А теперь поняла – не общество нуждается в человеке, а человек в обществе, чтобы обрасти обманчивой иллюзией, что он на что-то годен. В новом же окружении мужчин она сама себе казалась донельзя притягательной, искрометной и возвышенной, умело балансируя на грани умеренной пошлости и невинности. Льстило сидящее во многих женщинах ее положения чувство отрады, что ее пустили в закрытый мужской клуб. Казаться одной из них и одновременно держать грань – искусство, которым Вера овладевала в одиночку, наблюдая.

«Я добра к людям, потому что считаю их ниже себя», – думала Вера, а потом пускалась в свистопляску социальной жизни, где блистала остроумием, красотой и востребованностью. Она играла себя и наслаждалась этим. Вера могла быть кем угодно в зависимости от погоды, окружающей среды и само настроя. Но порой ночами, пронизанными петербургской суетливой тишиной, улавливая вещи раздвоенным от бессонницы взглядом, Вера не могла понять, что происходит с ее жизнью. Впрочем, она не стала от этого несчастной. События вываливались из их осмысления.

Артур с его непрекращающимися историями умел окрашивать людей и происходящее с ними, он знал почти всех, кого нужно было знать. Тем удивительнее было то, что они не только поладили, но и нашли много общих тем. При одержимости компанией он был наблюдателен. Он словно был Верой – такой же зацикленной на окружающих людях, но преследовал при этом иные цели. Вера в людях копалась, ища ответы и новые откровения, Артур любил то, что люди создавали вокруг себя – истории их жизней. Вера, улавливая его интерпретацию себя, удивлялась, насколько она, оказывается, интересна. Но Вера не унывала – она была убеждена, что то, что легко достается, легко и уходит. А самое поразительное случалось именно наедине, когда никто не блокировал вырывающуюся душу энергии рядом.