— Ну ладно, — строго сказала она. — Сейчас вы идете смотреть слона, а потом вы мне нужны.
Теперь мальчишки не бегут вслед за диковинкой. Зато такую привычку переняли деревенские псы, преследующие мотоциклиста, с лаем, весело, норовя ухватить за ногу, а то сопровождая и автомобили лаем, сначала догоняют, потом бегут вровень, потом, конечно, постепенно отстают; откуда они переняли это развлечение — не то от мальчишек, которых теперь не удивишь, а возможно, и от своих диких родичей — волков, которые спокойно, молча, для них это не игра, бегут рядом со стадом оленей, рассчитывая, что кто-то ослабевший отстанет.
Мальчишки, волки, это что, однажды я видала шального поросенка, который выбежал навстречу грузовику и некоторое время семенил рядом. Это был знаменитый резвый кабанчик, который жил в селе Новокузьминском. Ехавшие на уборку льна рабочие из города, не первый раз проезжавшие через это село, уже ждали его появления, и воспитанное на воле домашнее животное не изменило странной своей привычке.
Раз уж зашел разговор о слонихе в колготках, расскажу еще короткую историю про вóрона без штанов.
Однажды в Ленинграде открылась выставка птиц. Там было много сов, среди них — ушастые совки. Вокруг толпились дети и спорили, видят ли совы днем. Совки водили открытыми глазами за пальцами, с помощью которых все новые и новые посетители хотели установить природу дневного зрения этих ночных птиц. Указательные пальцы неутомимо раскачивались, как маятник ходиков, перед их ярко-оранжевыми круглыми глазами. У них были грустные личики, а на голове торчали перьевые ушки.
Был там и ворон с пышным оперением на лапах.
Уборщица тетя Оля ему говорила: «Вова — хороший мальчик. Скажи — Оля!»
Но он взлетал под потолок высокой клетки и швырял оттуда камень, стараясь попасть прямо в миску с водой. Иногда ему это удавалось, и брызги летели в тетю Олю.
Но она снова и снова уговаривала его: «Скажи — Оля!»
И вдруг все, кто был на выставке, услыхали какой-то басистый мужской голос, который явственно произнес: «Галя!»
А ворон взлетел на самый верх и принялся чистить свои черные, как будто бархатные, перья на лапах, похожие на штаны.
На работе я рассказала, конечно, и про Вову. Я говорила — пойдите обязательно на выставку. Там ворон в бархатных штанах. Он говорит бархатным голосом. На следующий день одна девушка мне сказала: «Знаешь, я была на выставке. Видела вóрона, он говорил, только, знаешь, — она смутилась, — он почему-то был без штанов!»
Итак, слонихи в колготках, вóроны без штанов, а курицы от природы без кишечника — в этом была убеждена одна москвичка, она была уверена, что для удобства столичных хозяек в курицах полностью отсутствуют кишки, такая выведена современная порода. Причем переубедить ее, кстати по специальности медсестру, было невозможно. Зато у куропаток, которых она иногда покупала в магазине «Дары природы», все было на месте, и нужно было изрядно повозиться с потрохами.
— Вот за что я не люблю куропаток, что у них есть кишки.
Второй раз в Торчилово я ехала в конце марта, на исходе необычайно суровой зимы. Все проезжающие в это время из Пустошки на Шалахово замечали еще издали справа от дороги на куче снега, которую обычно сгребают бульдозером, не то корягу, не то какой-то кусок гнутой арматуры. Это был очень тощий, распертый на ребрах волк, обмороженный, черный, с содранной шкурой. У него был беззащитный собачий вид. Какие-то охотники зачем-то подтащили его к дороге. Так иная кошка притащит непременно придушенную мышь на глаза хозяину, то положит на тропинку, то бросит хозяину в ноги — показать свои труды.
Зверь был крепко поставлен на все четыре лапы, скован сильными морозами, кто его знает, сколько он тут простоял, ни зверем, ни птицей не тронутый, вокруг тоже как будто все вымерло, на снегу ни одного следа. Так он и будет стоять до весны, когда оттает, опадет обледенелый памятник охотничьего озорства и глумления.
Не о такой охоте говорит старый ловчий в рассказе Бунина, о соперничестве на равных: «Лежит на поляне взятый зверь, кровяной, гордый».
Эти охотнички были, по-видимому, не из таких. Что искали, что надеялись найти под снятой шкурой? Какой ряженый задумал одолжить волчью шкуру да так и не вернул?
Возможно, тут было начало страшной истории, одной из тех, которые рассказываются обычно по палатам пионерлагерей после отбоя, днем все там привычно, можно даже увидеть на стене дневник настроения, как, например, в спортивно-оздоровительном лагере «Пламя» в Алоле.
Там был вычерчен график — предмет особой заботы парторга Пузыни — против каждой фамилии ежедневно проставлялось настроение: