Ошибись, милуя

— И при уме люди ошибаются и смешными бывают Да я и без стариков горел как в огне. На икону гляжу, а вместо богоматери тебя вижу. Вот и надумал: поеду, погляжу хоть изблизи.

— Прямо ведь бог знает что говоришь. И доволен теперь? Увидел.

— Может, и доволен. Да ведь нашим желаниям, Варвара Алексеевна, грани не положено, оттого, может, и лезем со свиными рыльями в калашный ряд.

— Это уж ты, Додон Тихоныч, через край. Уничижение паче гордости.

— Да разве я о себе. Я что, какой есть, такой и есть. Ты, говорю, будто не из наших мест. Редкая ты. Вот и вышло, не в те сани сажусь. Но если бы, Варвара Алексеевна, если бы хоть маленькое от себя словечко, я, наверно, стал бы другим. Можете вы это?

— Нет, Додон Тихоныч. Нет. Я, как говорится, земля опаханная.

— Я все это знал. Знал наперед. Пошли вам господь всего лучшего. А отцу, Алексею Сергеичу, придется что-то соврать, чтобы он не бранил тебя. Уж раз такое дело, я тебе добра желаю.

— Да я своего батюшки не особенно-то… Однако тебе спасибо. Вишь, какой ты.

— Коли душа лежит к человеку — не о себе уж думаешь.

С широкого и добродушного лица Додона все время не сходила тихая улыбка, и говорил он о себе с таким доверием и таким вроде бы излишним откровением, что Варвара попервости приняла его за простоватого малого и отвечала ему с шутливой усмешкой. Однако чем больше присматривалась к нему, тем тревожнее понимала, что ошиблась, находя в его открытом лице, в его легкой, наивной улыбке пронзительную доверчивость доброй и чуткой души.

— Я, Додон Тихоныч, — качнув головой, призналась Варвара, — натерпелась от своих женихов — не приведи господи. Всякому ведь только свое. А ты добрый, честный, да такую ли еще найдешь.

Но Додон последних слов Варвары не расслышал, потому что, занятый своими мыслями, вдруг ответил на них вслух:

— Да, да, хорошая земелька впусте не гуляет. И правда, своего ума нет — у телеги не займешь. Значит, конец.

— А хочешь, Додон Тихоныч, я тебя познакомлю? Есть у меня на примете славная, милая. Хочешь, а? — Варвара сморщила губы и дружески подмигнула: — Хочешь, спрашиваю?

— Чтобы только тебя видеть.

— Такая девушка, Додон Тихоныч. Такая, что все забудешь, а меня и подавно. Вот и договорились: начнутся рождественские праздники, и приезжай. Не я буду — сосватаю.

— И на том спасибо.

Немного успокоенная своим неожиданным, но ловким предложением, Варвара совсем повеселела:

— Ты, Додон Тихоныч, посиди немного, я подогрею самовар, и мы попьем чайку. — Она подхватила самовар, а Додон опередил ее, чтобы открыть перед нею дверь, но, взявшись за дверную ручку, помедлил:

— Ты не осердишься, если я до рождества приеду? Раньше.

— Не осержусь, Додон Тихоныч. Приезжай накануне.

Выйдя на кухню, Варвара сунула самовар на подставку и тут же забыла о нем. Живя всю осень своим близким счастьем, она легко поверила, что истинно помогла Додону, которому теперь тоже славно и хорошо. «Он чистый и честный, — призналась она. — Даже и не подумаешь, что есть еще такие. И каждому словечку веришь. Да и как же иначе-то, когда сама считаю дни, жду, верю. Только уж и покрова прошли… Боже праведный…» Но растревоженная любовными мыслями, она думала ласково и о Додоне, и о себе, и больше всего о Семене. Вспомнив, что он должен был уже приехать, она, как с нею часто случалось за последнее время, вся горячо пыхнула и, закинувшись шалью, на ходу надевая шубейку, выскочила в сени, на мороз.

А Додон, тоже радуясь своей какой-то неопределенной надежде, долго ходил по горнице, курил, выпил две рюмки настойки и все ждал Варвару.

Из кухни, приоткрыв дверь, заглянул Алексей Сергеевич, не увидев никого за столом, вошел в горницу и — к графину. Потом на тарелке вилкой выцеливал гриб и, ткнув дважды, не попал, взял пальцами.

— Дак ты тут, оказывается, — удивился он, увидев Додона, стоявшего у окна за кадкой с фикусом. — И на-ко, ты один. А где же Варька? — Он приложил палец к губам и подмигнул на дверь: — А мы там с зятьком хряпнули по рюмашке. Мужик вчистую смаялся зубьями. Полечились. Подвигайся-ко к столу. Так Варька-то, она что? Ох поперешная девка, но вот она где у меня, — Алексей Сергеич тряхнул крепко собранным кулаком и, не разжимая его, ногтем большого пальца дернул по острым усам. — Спелись, спрашиваю? На то и оставлены были.

— Нет, Алексей Сергеич. Погодить придется. Варвара у вас девушка важная, рассудительная, с ней степенно надо. Не сразу.

Хозяин вознес было налитый стаканчик, но отставил его и обострил глаза:

— Ты сватать приехал и веди свое дело, а мы сами знаем, что ей надо. Выдумал: степенно. Ты дом мой не конфузь и слушай, что говорят старшие — Тихон Кузьмич, твой родитель, и я, значит. От отца тебе что было наказано?

Додон краснел и потерянно улыбался, и хозяин, видя в госте заминку, поучал, откровенно злобясь:

— Ты, гостенек дорогой, не оскаляйся. Я с тобой не о кожах торгуюсь, а свою дочь препоручаю. Ты мне своими похвалами девку не порть и вокруг да около не выхаживай. Может, сказать не можешь? Давай я скажу. Ты, Додон, руби прямо. Хоть девка, хоть баба, ты ей твердое дай — мягкое она сама постелет.