Осиное гнездо

Девочку, погибшую в результате аварии, хоронили днем раньше, а родители умершей получили солидную сумму в размере пяти тысяч долларов от отца Романа. В обмен на этот гонорар, они согласились представить дело так, будто сама девочка виновата: не реагировала на тревожные сигналы автомобиля, сначала как бы остановилась, а потом, по неизвестной причине буквально бросилась под колеса и явилась одной из причин повлекших за собой автокатастрофу.

Еще более пышные похороны были устроены последнему сыну Дискалюка, только народу было меньше, чем когда хоронили Икки несколько месяцев тому назад. В этот раз отпевать пришли три священника и целый хор певчих. Сам Дмитрий Алексеевич, как верный сын КПСС, всю жизнь признавал авторитет только своего кумира с торчащей кверху бородкой и совершенно игнорировал церковные обряды. В этот раз он как бы немного приобщился к многовековой духовной традиции погребения, кончивших свой земной путь жителей земли. Что-то сжимало его сердце, сдавливало мозг, и его внутренний голос все время спрашивал: почему, отчего, зачем так рано ушел этот почти еще безусый мальчик? Какие-то другие внутренние голоса шептали ему: твой кумир — ничтожество в образе Диавола, не стоит он того, чтобы поклоняться ему и даже вспоминать о нем. Есть нечто вечное, святое, неоспоримое и прекрасное. Обрети веру во Всевышнего, и тебе многое откроется.

Впервые он шел за гробом сына, как человек простой, ранимый, маленький под властью небес. Он не знал, что его ждет завтра и что надо сделать, чтобы это завтра прошло гладко, без стресса, без катастрофы.

Мокрый платок сжимал он в левой руке и не всегда вытирал щеки, вдоль которых почти беспрерывно текли слезы.

Мать Романа все время находилась в состоянии невменяемости, а Рая шла за гробом с опущенной головой и вытирала крупные слезы белоснежным платком. Ее горе смешивалось с каким-то другим дурным чувством, идущим изнутри. Она боялась признаться в нем, она просто знала, что сейчас она осталась единственной наследницей миллионов отца.

— Прощай, сынку, дитя мое! — сквозь рыдания, не дававшему ему говорить, как он обычно говорил с трибуны в зал, наполненный людьми. — Прости, что не сумел уберечь тебя от дурных поступков, вредных привычек и не стал преградой на пути твоего последнего шага. Я так надеялся, что ты продолжишь мой путь, что я некоторое время останусь в твоей памяти после своего ухода, а получилось все наоборот. Как тебе там будет в вечной мгле? Я не смогу позвать тебя, ты не сможешь откликнуться на зов отца родного. За что нас Бог наказал так обоих?

34

Когда опустили урну в яму, он первый бросил комок глины, комок, ударяясь о крышку гроба, издал сильный глухой звук и этот звук кольнул его в сердце. Это был толчок, очень сильный, от которого потемнело в глазах. А что было дальше, он не запомнил. Он очнулся только на следующий день утром. Над ним стояла группа врачей во главе с главным врачом Ширинкиным.

— Ну, слава Богу: кризис миновал, — сказал Ширинкин, озаряя прыщавое лицо радостной улыбкой. — Теперь дело пойдет на поправку. Не надо переживать. У вас был нервный срыв, а это сказалось на сердце. Мы вам ставим диагноз — микро инфаркт. Берегите себя.

После гибели второго сына, Дискалюк попал в больницу, а выйдя оттуда, значительно переменился, ходил черный, ни с кем не разговаривал, подолгу закрывался в кабинете на ключ, а управление районом полностью переложил на Мавзолея.

Неблестяще сложились дела и у Маруньки: она пребывала в невменяемом состоянии, и ведение домашних дел пришлось взять на себя дочери Рае. Но Рая была слишком неопытной хозяйкой, и стал вопрос поиска домработницы.

Мария Петровна каждый день ходила на могилу Романа. Она брала с собой кусочек хлеба и горсть пшеницы, шла в храм, становилась на колени, долго молилась, а потом отправлялась на кладбище. Кладбище маленькое, не огороженное, обычно безлюдное по будним дням. Это и нравилось ей. Она приходила на могилу сына, садилась на скамейку, клала кусочек белого хлеба на холм и рядом маленькое блюдечко с пшеницей.

— Ешь, мой дорогой, сынок. Кто тебя накормит, кроме матери? Ты в темноте пребываешь, зовешь, наверно, но здесь никто тебя не услышит, даже я, если ночевать буду рядом. Кушай, я еще принесу. У нас, слава Богу, достаток в доме. Тебя уже, мой Ромик, должно, ничего не болит, а кушать хочется. Хочешь я тебе песенку спою, как пела, когда ты был маленький?

Поодаль на верхушках высоких деревьев взгромоздилась стая ворон. Вороны, как бы оглядывая город, периодически кричали, переговаривались, возможно, они звали всех обитателей приземистых домиков районной столицы, которые воевали не только с нищетой, но и друг с другом за место под солнцем, звали их сюда, на кладбище, где вечный покой и полная гармония загробной жизни. Потом вороны спустились, начали кружить над кладбищем. Одна из птиц, самая смелая, покружилась над седой головой Маруньки и налету клюнула ее в макушку. Марунька испугалась и произнесла: Господи помилуй! А потом затянула колыбельную, стала креститься и плакать.