Осиное гнездо

— Ложь все это. Злые языки… Это все от зависти: не так живу, как другие, вот и завидуют, сердце у них болит. Но меня это мало тревожит. А что касается леса, лес рубят — лес растет, еще лучше прежнего. Мои коллеги в других районах делают то же самое, а чем я хуже их. Сейчас в стране такой порядок: все разрешается. Полная демократия, хоть президент и пытается подкрутить гайки, но это жалкие потуги.

— Когда тебя снимут с работы твои начальники, народ тебя закидает камнями. Ты не думаешь об этом? — Она взяла мужа за поясницу, обвела его руку вокруг своей шеи и увела на кушетку, где он свалился и вскоре захрапел. — Зачем тебе столько домов? На кой черт они тебе даже в Испании?

— В Испании? У меня там ничего нет, — с дрожью в голосе произнес брат. — Где ты слышала это?

— Слухами земля полнится. И потом: дыма без огня не бывает, ты знаешь. От меня-то скрывать незачем, уж признайся, как есть. Зачем испанцы к тебе приезжали, посмотреть на твое пузо? Если люди тебе не высказывают, что о тебе думают, то только потому, что боятся. А мне часто не дают проходу, представляешь? Они говорят: так похожа на брата, и душой и телом, и даже сердцем. Я уже не знаю, куда мне деваться.

— Пальмира, кто строчил на меня письма в ЦК КПСС? Ты? Ты, конечно. Но знай, если бы этого не было, мы сейчас жили бы душа в душу, как брат и сестра, а так…, я боюсь тебя, не могу даже пригласить тебя в свой дом.

— Я тогда злая была на тебя. Просила помочь в выделении земельного участка, а ты — что мне сказал, помнишь?

— Нет, не помню.

— Ты мне пел про партийную скромность и про отрицательное отношение партии к родственным связям. А секретарь райкома Габор за небольшую взятку, дал команду, и земельный участок нам выделили, не то бы сейчас сосед на нем дом уже отстроил. Ты всегда был, слеп и бездушен. А когда лопнул твой коммунизм как мыльный пузырь, ты быстро перекрасился. Когда я училась в школе, нам читали «Хамелеона» Чехова. Ты только не обидься, но ты есть настоящий Хамелеон. Если бы сейчас вернулись твои поганые коммуняки, ты снова стал бы инструктором обкома, не так ли? Мне и стыдно, и обидно, что у меня такой брат. А ты мне суешь какие-то доллары. Да подавись ты своими долларами, коль совести у тебя нет ни грамма.

— Пальмира! ты забываешься. Я все же, как — никак…

— Мне наплевать, кто ты. А если честно, то ты жалкий раб денежного мешка. У тебя даже семьи настоящей нет. Дети у тебя… — зеркало отца. Икки, Роблен, Реввола… да что это за имена? Стыд и срам на всю округу. Одна Марунька еще куда ни шло, но ты ее и в грош не ставишь. Ты второго сына потеряешь, вот увидишь. А Реввола станет проституткой. Ну, скажи мне, что это не так. Я бы на твоем месте спать не могла, волосы бы на голове рвала от ужаса. Какой же ты отец, куда ты смотришь, о ком заботишься, на кого работаешь? Ты думаешь, что миллионы, которые ты нахапал, вернее, наворовал и дома, которые ты понастроил, с собой возьмешь? Ничего подобного. Я вон бедно живу, но я спокойно в глаза людям смотрю. У нас была семья не такая уж и плохая. Это ты урод вышел. Я еще с детства тебя помню.

— Что ты помнишь такого компрометирующего?

— Ты петухам ноги отрезал и собачью будку поджигал, помнишь, как собачка скулила, когда у нее шерсть горела?

— Это было давно. Детские шалости.

— Это продолжается и сегодня. Знаешь ли ты, как живут простые люди? Да они без копейки в кармане бродят в поисках заработка. И нищие бродят толпами. А ты не знаешь, куда девать свои миллионы.

— Напиши на меня президенту Украины, пусть придут, наденут на твоего брата наручники, может тебе легче станет.

— Я писать никуда не собираюсь.

— Почему?

— Да потому, что все вы одним миром мазаны. Там наверху воруют точно так же, как и здесь, только в более крупных масштабах.

— Я, признаться, не знал, что у меня сестра такая грамотная и так хорошо осведомлена и если бы я был таким плохим, как ты думаешь, то мне ничего бы не стоило сделать так, чтобы эта ваша холупка, в которой вы живете и портите воздух, однажды сгорела как куча хвороста.

— Сделай это, сделай это, братец. Может, тебе просторнее станет. Тогда мы встретились бы на том свете. И там я бы тебе глаза выцарапала.

— Мне очень обидно, что одна — единственная сестра в таком плохом свете воспринимает меня. Я даже не знаю, что делать, как вести себя?

— Никак. Ты уже себе не принадлежишь. Кстати, ты … засиделся, тебя видимо ждут. Иди. Не обижайся. Только родная сестра может тебе сказать всю правду. Другие, кто лебезит перед тобой, обманывают, они врут не только тебе, но и самим себе. Они — твои самые опасные враги, хотя ты продолжаешь считать их друзьями.

32

С тяжелым настроением Дмитрий Алексеевич покидал дом сестры. Возможно, никогда так не скребли у него кошки на душе, как в этот раз.