— Да я, бывает, задерживаюсь по делам, прихожу домой, а жена хватает скалку, понимаешь, и по голове лупит, не считаясь с моей депутатской неприкосновенностью. Я говорю: ты шо, сдурела, ты не знаешь, шо я депутат?
— Наплевать мне на то, что ты депутат, — кричит она, — где был, почему от тебя несет, признавайся?!
— Может, она и правильно тебя лупит? — произнес Дискалюк под всеобщий хохот.
— В таком случае, я не могу дать гарантию, что буду присутствовать на каждом заседании нашего парламента, — сказал Мозоль.
— Мы прогульщиков будем вызывать на актив, — погрозил пальцем Буркела.
— Ладно, давай основной вопрос, — шепнул Дискалюк на ухо Буркеле.
— О да, да, прошу прощения. Господа депутаты. Вам предлагается утвердить решение администрации о продаже десяти миллионов кубов леса западным странам — Швеции, Франции, Германии и Испании. Договора уже заключены, лес пилят, увозят, денежки поступают на наш счет, и мы их уже расходуем на строительство дамб, на ремонт дорог и помощь бедным. Будем ли мы открывать дебаты по этому вопросу, или приступим к голосованию?
— Какие еще дебаты? у нас что — так много свободного времени? Я лично против говорильни. Это, конечно, дело депутатов. — Дискалюк все более распалялся и депутаты почувствовали, что обстановка может накалиться и выйти из под контроля.
— Чаво там? Давайте тащить руки вверх, — изрек депутат Мозоль.
— Я точно так же думаю, — высказал свою мысль Буркела, хотя к его мысли никто никогда не прислушивался и не принимал ее во внимание.
— Вопрос можно? — поднял руку депутат Климпуш.
— Можно, отчего же нельзя. Я думаю: Дмитрий Алексеевич, глава администрации, возражать не будет? — и Буркела тупо уставился на своего шефа. Дискалюк кивнул головой.
— На какую сумму заключен договор с иностранцами за рубку и вывоз леса? Будет ли конец этой хищнической рубке, или сами мы останемся без окружающей нас зелени?
— Вы, господин Климпуш, задавайте по одному вопросу, а то у вас сразу три вопроса. Ну, хорошо. Сколько именно денег поступает ежемесячно, я сказать затрудняюсь, потому что суммы разные. Придет ли конец рубке? когда все вырубим, тогда все и кончится. Без зелени не останемся: один лес рубят, а другой растет, это вечный процесс, так же как старые умирают, а дети рождаются.
— Короче, кто «за»? — спросил Буркела. — Поднимите руку, кто за! Кто против? Кто воздержался? Почти все «за». Таким образом, принимается, и это имеет силу закона. Мы можем поздравить друг друга с этим постановлением.
Буркела захлопал в ладоши, его поддержал Дискалюк и большинство депутатов.
— Благодарю вас, — сказал Дискалюк и удалился.
39
В отличие от своей супруги Маруньки, Дмитрий Алексеевич не смог все сорок дней находиться в глубоком трауре в связи с гибелью второго сына. По натуре он был деятельным человеком, не любил уединения, не склонен был к размышлениям и глубокому анализу событий; он стремился руководить, управлять людьми, неважно какими, неважно как. Эта привычка выработалась в нем еще с того времени, когда он работал инструктором обкома партии. Он оправдывал это стремление высшей целью — служить людям, не щадя живота своего в любой ситуации, при любых обстоятельствах. Уже через некоторое время после похорон сына, он появился на работе. Но работать ему не дали. И не только ему. Все обитатели Осиного гнезда в эти дни не работали. Одни сочиняли тексты с выражением соболезнования Дмитрию Алексеевичу, другие переносили эти тексты на плакаты и развешивали их в коридорах на всех этажах, третьи разучивали частушки и подбирали мелодию к ним, четвертые просто расхаживали туда — сюда с целью изучения обстановки и морально — психологического климата коллектива. А пятые, те, кто поближе к самому Дмитрию Алексеевичу, без конца входили и выходили из его кабинета.
Госпожа Дурнишак, вероятно, в пятнадцатый раз зашла и, сгибаясь до пола, произносила одно и то же:
— Дмитрий Алексеевич, примите мои соболезнования в связи с трагической кончиной вашего сына Роблена, который родился быть ленинцем, но которого смерть, эта старая и всесильная карга, вскормленная рядом империалистических разведок, вырвала из наших рук. Тут не обошлось без козней и заговора реакционных сил. Кто послал эту девочку прямо под колеса «Вольво»? Загадка. Кто накачал Робленочка наркотиками, хорошо зная, чей он сын? Опять же загадка. Позвольте пожать вашу мужественную руку и приложиться к ней преданными губами, по которым все время струятся горячие скорбные слезы.
И она прижималась к протянутой руке, слишком долго омачивая ее своими, струящимися слезами и елозя по ним слюнявыми губами. Дискалюк морщился, пробовал одергивать руку, но она еще крепче ее держала. Выручал Мавзолей: он тоже часто заходил, выхватывал занятую руку, оккупированную Дурнишак, и тряс ею так, что хозяин кабинета начинал морщиться от боли.