Осиное гнездо

— А что, в этом есть рациональное зерно, — сказал главный врач Хвост. — Давайте послушаем ее, где стетоскоп? Мозоль, где стетоскоп?

— Не взял, черт побери. Так быстро собирался, все в сумке есть, даже гвозди валяются, а стутоскопища нет.

— Тады придется забирать ее с собой у больничную палату, — вынес наконец-то правильное решение Хвост.

— Да у нее хрипы в обеих легких, я и без прибора слышу, — стал реабилитироваться Мозоль. — Срочно в стационар! Немедленно! В реамацию! Готовьте ее побыстрее. Промедление может обернуться летательным исходом.

— Носилки! — скомандовал главный Хвост.

Марию Петровну унесли на носилках, Рая тоже пошла следом, закрыв входную дверь, а также калитку. Отец куда-то умчался, поручив дочери присматривать за матерью, а сам обещал быть к обеду.

Больную поместили в отдельную палату, назначили ей уколы и приготовили целый пакет таблеток. Уколы она вынуждена была принимать, а таблетки складывала в карман халата, а потом, когда температура спала и она могла, держась за стенку, или, опираясь на руку дочери, сходить в нужник по маленькому, спускала все это горькое добро в толчок.

Спустя три дня, температура до 37,3, а к вечеру поднималась до 38 градусов, но она научилась так встряхивать градусник, что температура падала до нормальной. Когда, на четвертый день ее посетил муж, она стала просить его, чтоб он забрал ее домой.

— А вы как считаете? — спросил он у главного врача. — Может ли она пройти курс лечения в домашних условиях?

— Если температура нормальная, то отчего же? — сказал главврач Хвост. — Мы вовремя обнаружили очаг воспаления и тут же погасили его.

Уже в этот день Мария Петровна была дома. Она легла в кровать и не вставала в течение всего дня. Впервые кровать показалась ей очень уютной, очень удобной и встать, присесть к столу попить кофе, не тянуло. Ночь снова тяжело пережила, а утром, когда муж ушел на работу, а Рая в школу, Мария Петровна очень тепло оделась и вышла из дому.

По пути она нашла, что-то похожее на палку, подняла ее и, опираясь, как восьмидесятилетняя старуха, поплелась на кладбище на могилку к сыновьям.

— Скоро, сыночки, скоро, я уже близка к тому, чтобы поселиться к вам. Мы втроем здесь будем, скучать не придется.

Дождя в этот день не было, но ветерок дул прохладный. Мария Петровна не чувствовала этой прохлады, наоборот, ей казалось, что довольно жарко. Как и прошлый раз, ей здесь казалось хорошо и спокойно, и она просидела почти до заката солнца, а потом пробовала подняться, чтоб уйти домой, но не получилось.

— Отяжелела я что-то, — сказала она и попыталась встать снова.

В самом конце кладбища мелькнула фигура. Это обрадовало Марию Петровну. Она уже хотела, было позвать, попросить оказать помощь, но фигура стремительно приближалась и когда оказалась в трех метрах, она узнала свою дочь.

— Мама, что ты здесь делаешь, как можно? Ты ведь должна лежать! О Боже! Мне и в школу теперь нельзя ходить. Пойдем срочно домой. У тебя шикарный дом, у тебя муж, у тебя, наконец, твоя дочь, клуша непутевая.

— Скоро, девочка моя, я буду лежать, где-нибудь здесь, поближе. Хорошо, что ты пришла: у меня, что-то голова кружится и в глазах рябит. Я, пожалуй, сама не смогла бы добраться домой. Спасибо тебе, доченька, дитя мое милое. Как хорошо Господь предусмотрел: любовь родителей к детям, когда они маленькие, беспомощные, и любовь детей к своим родителям — старикам, когда они, как маленькие дети, нуждаются в помощи. Спасибо тебе, дочка, что ты не нарушаешь эту божескую гармонию. Ты и своих детей так же воспитывай. А вот муж… не всегда надежный друг.

— Вся разница в том, что мать одна, а жен много, — сказала Рая.

Мария Петровна почти повисла на плече дочери и едва переставляла ноги.

— Мама, посиди здесь, я сбегаю за папиной машиной, чего нам мучиться, — сказала Рая, пытаясь усадить мать на перекладину разрушенного забора.

— Не надо, дочка. Не хочу я на его машине ехать, там бабьими духами несет, а мне от этого еще хуже будет. Пойдем потихоньку, дотелепаемся как-нибудь. Когда ты была маленькая, я много раз тебя на руках носила, а теперь ты помучайся немного со мной.

— Да я ничего, я хочу, чтоб тебе легче было. Почему ты такая стала, мама?

— Прости меня, дочка.

46

На дороге, давно не ремонтированной и основательно разбитой большегрузными машинами, валялись не только камни величиной с ящик от махорки, но и большие глубокие лужи, наполненные водой, перейти которые можно было только в резиновых сапогах.

Иностранцы часто стали посещать Рахов и с удивлением смотрели на жалкие хибарки по окраинам районной столицы, а состояние дорог их просто возмущало. Они неоднократно предлагали свои услуги по ремонту единственного проспекта, пересекавшего Рахов, но Дискалюк не хотел терять часть баснословных барышей, получаемых за продажу леса. Иностранцы, конечно же, не построили бы дорогу за красивые глаза. Он заверял гостей, что дорогу отремонтирует своими силами, но сначала надо составить план, утвердить его в Ужгороде, а затем и в Киеве.