Осиное гнездо

— Так точно. Больше не выходит, клянусь. Честное партийное, больше не получается. Не все могут уплатить штраф в размере пятьсот гривен. Многие жмутся и даже плачут, а одна свободная гражданка детей с собой привела, говорит: всех четверых у вас в кабинете оставлю, кормите их сами. Муж в Россию уехал и ни письма, ни телеграммы, то есть ни ответа, ни привета. Так она Ельцину в Москву написала.

— Ну и ты пожалел ее?

— Черта с два, а нас с вами кто пожалеет? Я вот догадался, что вы все пожертвования, в Ужгород отнесли, небось, этот Устичко потребовал. Бедный вы мой президент, вам, я чуйствую, приходится жить на одну зарплату, а это почти нищета. Не носите им больше.

— Если я им не отнесу, они меня вынесут, понимаешь? Лозунг: ты — мне, я — тебе в нашем демократичном обществе заработал на полную мощность. Это уже вошло в привычку. Когда мы, коммунисты, были у власти, мы считали, что взятка это порочное явление в нашей жизни и вели посильную борьбу с этим злом, а теперь мы смотрим совершенно другими глазами, как свободные личности. Пока земля, полезные ископаемые, а также фабрики и заводы ничейны, пока не появилась частная собственность, долг каждого гражданина вильной Украины о себе позаботиться. И все так и делают, начиная от президента и кончая рядовым служащим. Я вот думаю за председателей сельских советов взяться. У них прекрасные возможности.

— Какие, господин президент?

— Пусть землю продают крестьянам. По сто долларов за сотку.

— Правильно! Переведите меня в земельный отдел, я озолочу вас.

— На этой должности уже сидит Мешок, бывший председатель колхоза в Апше.

— А этот Мешок, он — пустой?

— На самом деле он не Мешок, а Мешко с ударением на первом слоге.

— А этот гнилозубый, знаю, знаю. Только честный ли он человек, не хапуга ли, не взяточник, не мздоимец ли?

— Я буду иметь дело напрямую с председателями сельских советов, а этот Мешок… в его задачу будет входить одно: давить, давить и еще раз давить.

— Ну, вы просто гениальный человек. Такой умницы я еще отродясь не встречал. У вас такой волевой подбородок, глаза с красными прожилками так искрятся, в них столько огня — весь Рахов поджечь можно, — лепетал Зозуля.

— Ты очень грубо льстишь, — недовольно произнес Дискалюк. — У меня красные глаза от недосыпу. Я плохо спать стал. Лягу, посплю часик, просыпаюсь и о благе народа думаю… до самого утра.

— И я, и я, точно так и со мной происходит. Я проснусь и думаю о тех наших новых бизнесменах, которые привезли из Чехии отопительные котлы и подключают их напрямую, чтоб не платить за электроэнергию. Всякие подпольные цеха, столярные мастерские, сварочные работы, мельницы и даже пилорамы — все это работает при подаче энергии, что идет мимо счетчика. Это огромные потери для государства и в первую очередь для нас с вами. Я так прикинул: имеются договоренности с электриками на местах, с руководством энергосистемы района всех незаконных пользователей и денежки плывут мимо нашего кармана.

— Не тараторь, я это и без тебя знаю. Наводи лучше порядок. Выезжай на места, бери с собой этого Влагалищенко и тычь ему в морду незаконно подключенным проводом, а потом тащи ко мне.

— Вы знаете, он недавно согласился отдавать в общую копилку пятьсот долларов ежемесячно, может, не станем его обижать пока, как вы думаете?

— Хорошо, сам разберись. А потом доложишь.

Машина катилась плавно в наступивших ночных сумерках. Раховские горы были еще довольно далеко. Президент района начал клевать носом, его примеру последовал и Зозуля, как верный подчиненный, который во всем старался походить на своего начальника, планируя в будущем побрить макушку головы, дабы у него прическа была точно такой же, как у президента. Единственно, что удерживало его от этого шага, это возникшее сомнение, понравится ли такое подражание президенту района: не все ведь положительно относятся к своим двойникам.

Дмитрий Алексеевич дремал на заднем сиденье, да так основательно, что погрузился в кратковременный сон дововльно яркий и счастливый. Он увидел золотую реку, в которую он тут же погрузился. Но вода хоть и теплая и чрезвычайно приятная до пояса нежно щекотала в лодыжки, но была проточной, как приходила, так уходила, а та, что он старался зачерпнуть ладонями, просачивалась сквозь пальцы и с шумом убегала дальше. Он ринулся, было на берег, чтоб достать ведро или хотя бы кастрюлю, но ноги увязли в иле или золотом песке, он и сам не мог разобрать, но выйти на берег ему так и не удавалось. Мало того, он погружался все глубже и глубже, и когда золотая река дошла до подбородка, со всей силой закричал:

— Помогите!

— Что вы, что вы, господин президент? — забеспокоился Петр Семенович. — Вы что-то увидели? Ну, конечно, слева пруды, они блестят, освещенные огнями. Но как вы молодецки кричали, я и испугался и обрадовался одновременно. Такой голос, такой голос, такой писк, аки у весенней птички — ласточки!

— Не тараторь, жополиз! — отрубил Дискалюк и снова закрыл глаза.

42