— В Средней Апше девушку поцеловали, ей пятнадцать с половиной лет. Родители утверждают, что ее изнасиловал бизнесмен, который живет по соседству. Фамилия его Поп Нуцу. Мы вынуждены были его задержать. Но вы знаете: мы более трех суток держать в КПЗ, не имеем права. Дальше дело прокуратуры. Прокурор Гамеза намерен возбудить уголовное дело, а я придерживаюсь другого мнения. Там темная история. Родители девушки преследуют корыстные цели. Они хотят получить с него кругленькую сумму.
— Акт об изнасиловании составлен?
— Так точно. Но, похоже, главврач может переделать этот акт, это я беру на себя.
— Что от меня требуется?
— Вы могли бы позвонить этому Гамезе и с высоты своего кресла цыкнуть на него. Уж больно он распоясался, блюститель закона. Несговорчивый он прокурор, трудно вам должно быть с ним, а?
Дискалюк налился краской на почве задетого самолюбия и снял трубку.
— Послушай, ты! Ты мне весь район пересажаешь, а может тебя самого надо посадить, как ты думаешь, бабник? Какой вопрос меня интересует? Меня интересует, почему ты так упорно настаиваешь на возбуждении уголовного дела в отношении нашего бизнесмена, который только — только начал становиться на ноги и давать району валюту? Ну, почему, что тобой движет? Он совершил преступление? Ну знаешь, это еще надо доказать. Сейчас к изнасилованию другой подход. Знаешь анекдот? Девушку спрашивают, как вас изнасиловали, а она, подняв палец кверху, отвечает:
— Во изнасиловали!
Так что давай перестраивайся. Найди общий язык с начальником милиции нашего района Ватраленко. И работайте вместе, дружно работайте. Не надо склоняться к индивидуализму. Это нехорошая твоя черта. Это я тебе говорю уже не впервые, мог бы намотать на ус.
Не выслушав прокурора, он бросил трубку, а когда Леся вошла сказать, что прокурор звонит, просит соединить его, бросил:
— Скажи, что я уже ушел. Беда мне с этим прокурором. Я поменяю его, мне не нужны такие работники. И райком партии с ним воевал, воспитывал, воспитывал, но видать горбатого могила выправит. Ты иди и распорядись выпустить этого любителя молоденьких девушек. Отрежь ему яйца, я разрешаю, — и Дискалюк протянул начальнику милиции руку.
«Ну, Юрка, ты далеко пойдешь, — шептал себе Ватраленко, спускаясь по лестнице. — Если так и дальше пойдут дела, то я быстро верну свои деньги, уплаченные мной при покупке должности. Вон, простые участковые милиционеры дворцы себе настроили, а начальник милиции в коммуналке живет, разве это порядок? Подождите, я и до вас доберусь, до каждого из вас, не зря же я в ОБХСС работал. Вы у меня не только должности будете покупать, но и звания, и дань ежемесячно платить станете. Делиться надо, делиться, голубчики. Такой свободы на Украине никогда не было. Было бы величайшей глупостью не воспользоваться этой свободой. Кто откажется поднять то, что на дороге валяется?»
44
Внизу на площадке его уже ждал брат насильника Георгий Поп.
—
— Надо еще пятерку подбросить, и я выпущу твоего брата на свободу, но ты ему яйца отрежь, чтоб к молоденьким девушкам не приставал.
Правее здания Осиного гнезда, почти рядом с памятником Борканюку, стоял подержанный «Мерседес», в котором находился водитель и еще один человек. Юрию Андреевичу не понравилась такая обстановка. Третий — лишний, а лишних не должно быть. Даже шофер и тот лишний, а тут еще какой-то человек в темных очках. Мотор уже плавно зашуршал, как положено западному мотору, и машина с вмятинами на правой стороне готова была тронуться с места, но Юрий Андреевич сказал:
— Я к вам не сяду. Примерно через полчаса ты придешь ко мне в кабинет. На первом этаже скажи дежурному, что приехал коллега из Молдавии, и тебя пропустят.
Жорж уже отдал двадцать тысяч долларов, десять из них Юрий Андреевич отнес Дискалюку, а десять оставил у себя в сейфе.
— Еще десятка прибавилась, это совсем неплохо, — сказал он себе, поднимаясь на второй этаж в свой кабинет.