В ящике его небольшого стола лежал акт задержания вместе с заявлением потерпевшей, заполненный участковым Цеберко. В нем было так много грамматических, синтаксических и даже стилистических ошибок, что даже не шибко
— Почто ты трубку не сымаешь, полковник милицейский? Сам Димитрий Алексеевич тебе названивает, а ты сидишь, штаны протираешь, хоть бы трубку поднял.
— Товарищ Дундуков! Никаких звонков не было, клянусь милицейским мундиром. Я еще не глухой, не слепой, все слышу, все вижу и к тому же я всегда рад пообщаться с уважаемым, нет с дорогим, нет, с любимым нашим представителем президента господином Дискалюком. Давайте ему сейчас прямо и позвоним, и я объяснюсь!
— Я сам наберу номер, который вам знать не положено. Только я во всем Раховском государстве знаю этот номер, больше никто, потому как это тайна — военная, государственная и нашего Белого дома.
— Осиного гнезда.
— Пущай будет так.
Диалог был внезапно прерван звеневшим телефонным аппаратом. Юрий Андреевич схватил трубку обеими руками.
— Я весь — вынимание. Да какое там вынимание? Внимание, одним словом. А, Дмитрий Алексеевич? Очень рад, очень рад. Душевно рад. Не хватает одного рубля с тремя нулями? О, это сущие пустяки. Это мы поправим. Я возможно ошибся. Благодарю вас, вы меня крепко выручили. Товарищ Дундуков? Он у меня. Сейчас.
Юрий Андреевич передал гостю трубку. Тот выслушал, опустил трубку на рычаг и умчался, не сказав хозяину кабинета: бывай.
Тем временем Жорж уже тихонько как лиса протискивался в дверь и направился к выдвинутому ящику стола, за которым сидел начальник милиции. Юрий Андреевич поднялся, как это делал Дискалюк, и поковылял в прихожую к холодильнику, чтобы извлечь бутылку с водкой, а Жорж в это время плавно опустил пузатый конверт в ящик, не решаясь задвинуть его. Вернувшись с бутылкой и стаканами в руках, Юрий Андреевич положил все это добро перед дорогим гостем на стол, а сам схватил конверт, разорвал его, убедился, что там зеленые хрустящие бумажки, быстро спрятал их в сейф. Нажав на кнопку звонка, он устремил свой взор на запертую дверь. Вскоре она отворилась: вошел заместитель.
— Андрей Филиппович! — обратился к нему Ватраленко. — Мне только что звонили из Ужгорода. Надо отпустить этого бизнесмена. Задержание не обосновано. У нас нет никаких доказательств, что он изнасиловал девушку. Наоборот, как пишет в протоколе участковый Цеберко, она насильно обнажилась и говорит Нуцу: «ты только не бойся, это не так страшно». Так что, кто кого насиловал, еще вопрос. Идите, отпустите его, пусть идет парень на все четыре стороны во избежание неприятности.
— Слушаюсь ЮрАндреич! — козырнул заместитель и пошел выполнять приказание.
—
— Ты этому Цеберко что-нибудь давал?
— Ну, иди.
Когда Жорж закрыл дверь кабинета так, что она захлопнулась, Юрий Андреевич облегченно вздохнул, извлек ключ из внутреннего кармана пиджака, срочно открыл сейф и стал пересчитывать хрустящие сто долларовые бумажки. Какое-то неясное чувство страха смешанное с бурной радостью делало его уверенным в себе, цементировало его волю, поднимало в собственных глазах на некую гранитную скалу, откуда практически невозможно свалиться, но если свалишься, то это ничтожный процент того, что выживешь. Десять тысяч, что он только что положил, были на месте, тогда он открыл ящик стола, достал еще пять тысяч и положил в сейф. Так много тысяч за какие-то два часа, это ли не заработок?