Осиное гнездо

Но директор школы, историк по образованию не сдавался. Он славился словесным поносом. Обычно, делая доклад на педсоветах у себя в школе, он отвлекался на какое-то историческое событие, и уже не мог остановиться. Его доклад, таким образом, продолжался целых четыре часа. И тут, в кабинете Дурнишак, он не ударил лицом в грязь. Он стал освещать интимные вопросы Марии Терезии, полные всякими слухами и вымыслами, и это было интересно для других директоров, кроме Дурнишак. Она, как будто слушала и даже кивала головой, давая понять, что ей этот материал тоже интересен, но после сорока минут доклада, она побледнела вся и ножки стали подводить ее, ей надо было опуститься в кресло, но получилось мимо кресла и она, глава всех дтректоров района, грохнулась на пол.

Все испугались, а Йосипчук захлопал в ладоши от восторга и только потом до него дошло, что он атворил.

— Матушка Терезия Мария, я вас переутомил, не обижайтесь. Я больше не буду, бдокончим в следующий раз, когда увилимся.

Но Абии Дмитриевне уже принесли нашатырный спирт и мокрую тряпку приложили ко лбу. Она пришла в себя и напрягая все силы, скомандовала:

— Вон! Все вон!

56

Она совсем успокоилась, когда директора покинули ее кабинет и начали громыхать сапогами, спускаясь по лестнице.

«Несчастный народ, — сказала она себе, — сколько унижений, сколько труда за нищенскую зарплату, которую они получают раз в полугодие. Конечно москали здесь ни причем, это я так, пою под дудку Черновола, сама не знаю почему. Они эти москали сами страдают не меньше нас. — Она подошла к зеркалу, нашла, что недурно выглядит. Особенно прическа в современном стиле ей пришлась по душе. Жидковаты волосы, правда, но это вина не парикмахера: жидкие волосы у нее с детства, и это уже стало привычным. — Да толку-то что? Зря старалась. Зачем мне эта грамота? Неужели нельзя было что-то посущественнее? Наш Дмитрий Алексеевич скупой, это у него с коммунистических времен. Грамота для него — все! А сам гребет, дай Боже. Эх, гребет. Карманы трещат, мешки надо готовить, доллары укладывать. Зачем столько денег человеку? Хоть бы поделился. Как бы очаровать его? Я должна сделать это, иначе я буду не я, и пущай меня госпожой никто не именует. Пусть хотя бы в общий отдел переведет, там что-то урвать можно. Работники других отделов живут припеваючи, а я мучаюсь, на хлебе да воде сижу. Что это за зарплата: два, три раза на рынок сходить — и карманы пусты. Я думаю, президент Кучма, зная, что во всей вильной Украине служащие дремать не будут, специально установил мизерные оклады своим подчиненным. Ищите, мол, источники существования сами, но и меня не обвиняйте в добывании источников для жизни… президента. А их полно этих источников. Только в этом проклятом народном образовании ничего нет. Народное образование всегда было нищим на Руси. В особенности после семнадцатого года. Ленин всеми фибрами души ненавидел интеллигенцию и решил сделать ее нищей, вечно зависимой от власти. Чтоб не вякали. Какая ошибка, Боже какую ошибку я совершила, когда решилась получить педагогическое образование. Никому не пожелаю такой судьбы, даже своему врагу. Учитель…, какой он жалкий, неприкаянный и покорный. Нет, я должна что-то сделать, на что-то решиться. Пойду к этому бирюку и скажу ему: мы работаем под одной крышей, почему между нами такая разница. Вы процветаете, а мне на одеколон не хватает, я не могу купить себе длинную юбку. Помогите, либо я выйду с плакатом, на котором будет написано: „Требую равноправия“. Скупердяй, чтоб тебе зенки повылазили».

От жалости к себе она так расстроилась, что у нее покраснели глаза, и какой-то комок застрял в горле. И в самом деле, работники других отделов Осиного гнезда носили самые модные одежды, а зав отделами давно приобрели иномарки и только она, Дурнишак, влачила жалкое существование.

За окном шумела Тиса. Над ней сейчас стелился туман, такой полезный для кожи лица, но вредный для здоровья и падал мелкий дождь, как бы паря в воздухе в виде конденсирующего пара. Такая сырая промозглая погода стояла уже неделю, способствуя меланхолическому настроению госпожи Дурнишак. Центральная дорога, покрытая брусчаткой, отшлифованная подошвами ног многих поколений, канувших в вечность, была гладкой, скользкой и опасной, а грунтовые дороги размокли: в туфельках не пройдешь. А идти далеко, в самый конец великого города Рахова. Там на небольшой возвышенности, у самой Тисы, стоит ее домик почти на курьих ножках из деревянного кругляка, построенного еще в прошлом веке ее дедом. Никого там нет, ничего там нет. Собака была, и та подохла, а кошка сбежала, растворилась в неизвестности.