Осиное гнездо

— Если никого к нам не поселите — пожалуйста, — сказал Дискалюк.

— Да что вы? у нас на этаже всего две парочки, — сказала дежурная. — Если раньше мы внимательно смотрели паспорта и могли поселить вместе в один номер только мужа с женой, то теперь нам абсолютно все равно, кто с кем поселяется. Вы видите: я в ваши паспорта даже не заглядываю.

— Но паспорта у вас в руках, — сказала Антонина Недосягайко.

— Я смотрю только данные, а там, где должен стоять штамп о женитьбе и замужестве, короче, о семейном положении, меня, как видите, не интересует, я туда не заглядываю.

Наконец, влюбленная пара, поселилась на третьем этаже в трехместном номере. Антонина распаковала чемоданы, набросила на себя халат и пошла принимать душ. Оказалось: воды горячей нет, а холодная идет мелкой струйкой, чуть толще нитки.

Дмитрий Алексеевич вытащил продукты из сумки. Хлеб зачерствел и в отдельных местах покрылся плесенью, вареная колбаса стала липкой, но запаха еще не издавала. Только бутылка кефира не вызывала опасения и подозрения, что ею можно отравиться.

Дискалюк почувствовал усталость, после дороги и невероятную лень. За последнее время он совершенно отвык от самообслуживания, за ним все и везде ухаживали, а здесь, в обществе этой Недосягайко, ему следовало из провинциального увальня превратиться в рыцаря и проявить заботу о даме, которая, похоже, только этого и ждала.

— Пупсик, воды нет, сделай что-нибудь! Я вся в мыле, а вода ледяная, уф!

— А что я сделаю?

— Ну придумай что-нибудь, ты же начальник и к тому не маленький. Весь Раховский район тебе подчиняется, а Раховский район, я думаю, не меньше Крыма, не так ли?

— Да, в нем чуть больше населения, чем могло бы вместиться в этом здании, — сказал Дискалюк казенным голосом.

— Ну, тогда иди, разотри мне спину, я вся дрожу. Да еще форточка открыта, о, мама мия!

Дискалюк с трудом поднялся и ленивой походкой направился в душевую, взялся за ручку двери, дернул на себя, но дверь осталась закрытой, а ручка осталась в руках.

— Ну, ты, бык закарпатский? У тебя силы как у бугая. Погоди, я выпутаюсь из этого ледника, я тебя ухайдакаю. Подожди, не уходи.

74

Тоня открыла дверь изнутри и впервые предстала перед ним, в чем мать родила. Они и до того много раз обнимались, принадлежали друг другу, как любовники, но все это происходило в ночное время при вырубленном свете и под ватным одеялом. А чтобы так, показаться, вызвать мужскую ярость — ни у кого даже мысли не возникало. И вот теперь он, хотя и страшно смущаясь, видел ее обнаженную и впервые обнаружил ее непропорциональные формы. Живот выпирал, как на пятом месяце беременности, две складки у подбородка отчетливо выделялись, под коленями и выше пульсировали толстые синие вены, а ноги выше колен, походили на два соединенных между собой пивных бочонка.

— Фу! — вырвалось у него невольно.

— Что «фу», я тебе не нравлюсь? А ты посмотри на себя. Форменный урод — вот кто ты. Можешь раздеться, стать рядом. Посмотрим, кто займет первое место по уродству, с того и причитается. А пока бери мочалку и три… очень активно. Неплохо было бы, если бы ты… разогрел меня. Вдобавок, я бы выпила грамм четыреста коньяка и, возможно, избежала бы простуды.

Дмитрий Алексеевич покорился, взял мочалку, натер ей спину до красноты и вышел за бутылкой коньяка. Вскоре показалась и Антонина, завернутая в большое полотенце, похожее на простынь.

— На, выпей, — предложил кавалер.

— Я хочу сначала туда, — она показала на кровать.

— Я что-то устал, не склонен к этому, ты уж меня извини.

— Гм, быки тоже устают…, — сказала она принимаясь за стакан, наполненный коньяком. — А закуска где? Или ничего нет?

— Есть колбаса, но я боюсь…

— Не надо бояться, нарезай, — приказала она. — Если помру — похоронишь меня вон у той скалы. Я люблю шум моря.

— Не говори глупости.

— Налей еще!

Он налил второй бокал, Тоня выпила его залпом и принялась уничтожать колбасу. После первой отрыжки остановилась, уставилась на своего любовника и, показывая хищные зубы, повисла у него на шее, прилипла губами, пахнущими коньяком, а потом лихорадочно ухватилась за брюшной ремень. Дмитрий Алексеевич понимал, что сопротивляться бесполезно, решил ничего не предпринимать.

— Ах ты, лентяй, — сказала она недовольно и отвернулась к стенке.

Эту ночь он плохо спал. Тоня, правда, хоть и ворочалась, но смачно посапывала, а иногда и произносила нечленораздельные звуки.

Утром, как только начали гаснуть звезды над Черным морем, и забрезжил свет, Дмитрий Алексеевич спустился к песчаному берегу и стал бродить по пустынному пляжу. Какие-то дурные, навевающие грусть и жалось к себе мысли, появились в его умной голове. Не надо думать, что такие люди, как Дискалюк, у которых все есть, не подвержены страданиям. Страдают даже короли, президенты, а ему-то, расстроившемуся еще вчера, глядя на свою возлюбленную, страдать сам Бог велел. Как теперь быть дальше, что делать? Ведь так и помрешь рядом с этой уродиной. Он бродил так долго, что уже опоздал на завтрак, а время бежало, как земля вокруг своей оси.