Осиновая корона

Плавный узор полёта опускался всё ниже: драконица будто обозревала окрестности на обычной охоте, в поисках оленя или дикой козы посочнее. Никуда не торопилась. Отлетела к гряде холмов вдалеке, снова к деревне, пронеслась над самым трактом — высоко, но Нитлоту померещилось, что жар задел ему шею… Хвост Андаивиль гибко извивался, баланс тела — крыльев и изящного вытянутого туловища, поджатых лап, хвоста, головы в кружевах чешуи и гребней — был идеален, точно баланс искусно выкованного меча. Нитлот залюбовался. В коротком плавании на западный материк ему так и не посчастливилось увидеть драконов, поэтому, когда Альен ворвался в Хаэдран на этом красном шторме верхом, у него сладко-тянуще перехватило дыхание. И сейчас — тоже перехватило, почти с той же силой.

Но сейчас это совсем не вовремя.

Что ты задумал?

Он попробовал дотянуться до Альена мысленно, но, разумеется, тщетно. Гладкий блок на его сознании походил на стену — безукоризненно белую, без единого пятна. Войско тяжело продвигалось вперёд, поднимая шум и комья грязи, на обочине шёл бой, а красная драконица всё кружила и кружила, будто бы безучастная к происходящему. Беспокоились уже не только воины наместника: мечники лорда Иггита, получавшие приказ идти в рукопашную, нервно вскидывали головы, прежде чем покинуть ряды. Потом, за трактом, им было уже не до драконицы — в бойню, разыгравшуюся там, Нитлот даже вглядываться не хотел.

— Чего он хочет? — Гэрхо в недоумении перестал выстраивать заклятие, когда увидел, что Нитлот остановился. — Атаковать огнём? Но там все вперемешку и…

— Он всегда так делает, — Нитлот вздохнул, постаравшись разбавить бессильную злость в голосе. Андаивиль опять пролетела прямо над ними — так низко, что можно было рассмотреть бледно-коричневые и розовые чешуйки, бронёй защищавшие её живот. За шипастым кончиком крыла мелькнул клочок чёрной ткани — ветер трепал длинный плащ Альена. Почему-то Нитлот был рад, что не видит его лица. — Доводит до напряжения. Заставляет чувствовать, что это… Тот самый, главный момент. Что скоро всё будет иначе. А потом…

— Да, что потом? — подхватил Гэрхо — и вдруг дёрнул Нитлота за рукав. — Смотри-ка, вон там. Тот тип в чернёном шлеме упал, но до него не дотянулись мечом. Я точно видел.

— Может, стрела?

— Наши лучники впереди. И лорд Иггит не выставил их на обочину, — густые и прямые — не материнские — брови Гэрхо сошлись на переносице. — А вон ещё один… Не нравится мне это.

Проклятье. Это ведь Альен. Он может сделать всё — в том числе то, что даже на войне нельзя считать допустимым.

Резкий порыв ветра сорвал с Нитлота капюшон балахона, сбил с ровного бега лошадь. Плащи рыцарей шумно захлопали о спины коней. Нитлот закашлялся — и холодная, острая боль иглой вошла в его сердце.

Альен обратился ко тьме.

Тьма, первозданно-древняя и бесстыдная, прожилками пропитала воздух. Её нельзя было увидеть, но всё внутри поджималось от ужаса и шевелились волоски на затылке — будто сладковатый запах тления из разверзстой могилы коснулся губ. Нитлот чувствовал в этой тьме Альена — его магию, его волю, — видел неповторимый почерк его Дара, но легче от этого не становилось. Обезумевшая от страха лошадь несла его вперёд, кони рыцарей тоже побежали галопом: тьма гнала их, подобно чёрному кнуту с неба. Тень Андаивиль снова накрыла тракт, и её крылья спрятали солнце. Воздух дрожал и полнился низким гулом, который становился всё громче, пробирал внутренности — душное напряжение перед грозой. Рыцари и пехотинцы вскидывали головы, силясь понять, откуда этот беспричинный укол ужаса; проезжая мимо нескольких сражающихся Двуликих — волков и одной лисы, — Нитлот увидел, как они поджимают уши и припадают животами к земле, прерывая бой. Схватка и в целом затихла: реже сделался звон мечей, пропали крики — всем правила властная, готовая к укусу тьма.

И она укусила.

Крики послышались опять, но сдавленные и приглушённые — не крики ярости в битве. Бой на обочине окончательно замер — по крайней мере, насколько видел Нитлот; оборотни, всё ещё испуганно припадая к земле, возвращались в строй, кто-то из них обратился в человека. Мечники тоже отступали: трубы герольдов призывали их назад, в тёмную массу войска. Сначала Нитлот не понял, как возможна столь внезапная победа. А потом увидел воинов наместника, и у него противно вспотели ладони.

Не победа. Убийство.

Люди падали — ничком, один за другим, словно колосья под серпом в пору сбора урожая или крупные капли весеннего дождя. Падали с искажёнными болью лицами, роняя оружие и щиты. Тьма витала над ними, обнимала своими крыльями — и они уходили, чтобы сгинуть в её объятиях. Все они — юноши, мужчины и почти мальчики, в доспехах и без, вооружённые мечами, копьями, топорами, — падали с одинаковым бессилием, не способные сопротивляться. Тьма уравнивала. Бледность разливалась по их щекам, а пальцы в последний раз рвались к сердцу — схватить, удержать, умолять не останавливаться стой погоди о боги только не так… Тщетно.