Осиновая корона

Тот остановился; Андаивиль утробно зарычала; кто-то из рядов мечников кинулся вперёд… Но всё закончилось в миг — быстрее, чем наступает смерть или приходит отчаяние. Теперь Уна знала, сколько времени нужно на то и другое.

Тхэласса встретил Лиса, изящно раскинув руки — будто хотел его обнять. Лис нёсся с нечеловеческой скоростью — жёлтой стрелой, вскидывая меч, уже занося его для единственного точного удара, уже… С силой, неожиданной в таком стройном холёном теле, Тхэласса поймал его прямо в прыжке, на грудь — как если бы Лис весил не больше мешочка со специями. Неуловимым движением руки обезоружил (Уна не поняла, как именно, но Лис вскрикнул, и к ней вернулась тошнота — сломано запястье? Пальцы?), потом по-змеиному дёрнул вперёд красивую голову — и отшвырнул Лиса бесформенной, искалеченной грудой. Лис повалился на плиты под смех ти'аргцев; кровь оросила его шею, живот, золотые волосы. Кровь продолжала течь, когда он ещё пару раз дёрнулся — и замер.

Тхэласса достал из кармана платок, вытер губы и подбородок, затем — очень аккуратно — руки. И спокойно, как прежде, направился к лорду Альену.

Он что, укусил его? Перегрыз горло? И — даже не снизойдя до того, чтобы превратиться в зверя?

— Лис… Проклятье.

Со слабым удивлением она поняла, что выругалась вслух — а отчаяние вдруг сменилось яростью. Всё происходящее отчётливо напоминало какой-то глумливый спектакль — злую сказку о насилии.

— Серебряный Рёв, пожалуйста, подойди ближе, — Уна коснулась прохладного гребня драконицы, тщетно стараясь думать яснее; её колотила дрожь. — Я хочу увидеть, жи… Увидеть, что с Лисом. И услышать их разговор.

Рантаиваль чуть повернула голову; её узкие ноздри затрепетали.

ОН ЖИВ. Я СЛЫШУ ЕГО СЕРДЦЕ. ОН ИСТЕКАЕТ КРОВЬЮ, НО РАНЫ ДВУЛИКИХ БЫСТРО ЗАТЯГИВАЮТСЯ.

Уна выдохнула; что-то внутри всё ещё сжималось, будто её толкнули в спину с высоты — и падение длится и длится. Лис лежал, не двигаясь, под градом оскорбительных жестов и хохота. Она заставила себя не смотреть в ту сторону.

«Спасибо. Но всё равно подойди ближе, пожалуйста, — Тхэласса как раз подошёл к лорду Альену — на расстояние, пригодное как для боя на мечах, так и для приятельской болтовни, — и остановился, всё так же холодно улыбаясь. — Я должна слышать их».

В горле Рантаиваль что-то строго заклокотало; дрожь отдалась в чешую и седло.

ТВОЙ ОТЕЦ ВЕЛЕЛ ИНАЧЕ. ОН ВЕДЁТ НАС, Я НЕ МОГУ НАРУШИТЬ ПРИКАЗ.

«Он велел не сходить с тебя. Мы не нарушим его приказ, если ты просто подойдёшь поближе».

Кончик серебристого хвоста плетью щёлкнул по камням; Рантаиваль снова обернулась (мечники испуганно подались назад), и Уне показалось, что она по-драконьи усмехается.

ХИТРО. ЧТО Ж, Я ПОПРОБУЮ. ДЕРЖИСЬ КРЕПЧЕ.

Рантаиваль гибко выгнула спину, расправила хвост, приподнялась, и когти (каждый — длиной в половину человеческой руки) заскрежетали по камням площади. Уна покачивалась в седле, чувствуя себя всадницей на очень большой и странной лошади (интересно, Росинка простила бы ей такую измену?). Смятение ти'аргцев усилилось: они уже не смеялись над Лисом, а перестраивались в боевой порядок, обмениваясь тревожными возгласами; вновь раздался звон обнажаемых мечей.

Ты опять разочаровала меня. Имей это в виду. У тебя не хватает ума даже на то, чтобы выполнить простейшую просьбу.

Она стерпела эту пощёчину, как стерпела прежние.

«Дело не в уме. И я не буду вмешиваться, обещаю».

Лорд Альен не смотрел на Рантаиваль — точно можно было не заметить движущуюся серебристую гору с крыльями. Он уже говорил с Тхэлассой — негромко и, судя по движениям губ, презрительно растягивая слова.

Ты просто подтвердила то, что я давно уже понял. Ты слишком любишь себя, Уна — гораздо больше, чем всех других. И больше, чем меня. Ты даже в битве не можешь обуздать свою дерзость и делать то, что тебе сказано. Хочется похвалиться силой, да?

Уна стиснула зубы так, что заныли скулы. Прав он или нет? Ложь или жуткая правда?… Она безнадёжно запуталась. Отрицать — значит хнычуще оправдываться, согласиться — значит… Проиграть? Но разве он враг ей?

Рантаиваль остановилась неподалёку от Андаивиль, лорда Альена и Тхэлассы, а площадь у храма окончательно заволокло дымкой мглы. В небе проступил молочно-белый рожок месяца.

«Плохо же ты меня знаешь, если думаешь так, отец».

Он ей не ответил. Зато ответил Тхэлассе — на слова, которых Уна не слышала:

— Я тоже помню тебя. Правда, если не ошибаюсь, в те годы в Вианте ты носил немного иное имя.