Оскол(СИ)

- Подъем! Или думаете жопами отбиться?! - затем подошел к Горииванову и тоже посмотрел вниз, где шевелилось, грозя пробуждением, утихнувшее ненадолго кубло. - Сидят, заразы. Несколько сотен, не меньше.

Горииванов хмыкнул:

- Подождем вожаков, а то говорить не с кем.

Не с кем??? Хорошее местечко! Мхи нападают, с крысами погаными собираются вести переговоры, того гляди, появится чудище заморское и будет молвить человечьим голосом. Чудовище заморское... А ведь не сказки это Пушкина! И не смешно ни капельки оказаться среди спецов, выполняющих секретную работу. Оказаться лишним свидетелем... Расстрелять ведь могут, чтоб не выболтал правду о подземелье, и останется от товарища Саблина помятый листик с казенным титулом "извещение"...

И тут начались какие-то странные дела. Костя потрясал волшебной эбонитовой палочкой, Горииванов поглаживал кадык и покашливал, прочищая горло, Мальцев развязал вещмешок и укладывал пачки галет на плитки бабаевского шоколада на узком пятачке у двери. Затем капитан сел между мной и Лиходеем.

- Значит так, ребята, попали вы, как два барана в кухню, поэтому все, что я скажу, вбейте в мозги, как шесть исторических условий товарища Сталина. Перво-наперво: исполняйте все указания. Второе - находитесь внутри колонны. Эти каски, - Мальцев постучал по вратарским хоккейным шлемам, - защищают голову, забирайте. Так. Дальше. - Он вытянул из подсумка блестящие фигурные кольца и протянул нам. - Если попадаете в "горку", - посмотрев на наши умные лица, он поморщился. - Это если крысы навалятся и станут жрать. Так вот, тогда быстро сожмите кольцо - и ходу. Последнее. Если поймете, что выхода нет, используйте ампулу. - На его ладони блеснула ампула с черными буквами. - Смерть через пять-восемь секунд.

Капитан порылся еще немного в оранжевой аптечке и заставил съесть по паре маленьких шариков, пахнущих мятой.

- Ну, все, считай, пообедали.

Мальцев шлепнул себя по коленям и преувеличенно бодро окликнул Горииванова, свесившегося с площадки.

- Что там, Квазимодо?

"Плутоновец" по-рачьи попятился назад и осклабился:

- Командиров чего-то нет, но попробую сговориться.

- Одна попробовала, - "гопник" широко открыл рот, захохотав, - и семерых родила.

Горииванов стряхивал белую строительную пыль на сапоги, мягкие и толстые. Он улыбался, как артист, и вспомнил я, что видел его в далеком 1926-м году на рисованной афише "Ленгосцирка". Была на том плакате еще сисястая принцесса с индийской точкой на лбу, какие-то чудные зверьки и надпись: "Маэстро Дон Гарваньо и его питомцы из джунглей дикой Азии".

Невероятно! Сам Дон Гарваньо из моих детских лет будет разговаривать с крысами в питерских катакомбах, облачившись в кожаную куртку и стариковские пимы. Дрессированные грызуны из Дикой Азии! Интересно, что он им скажет? Абракадабра или крибле-крабле-бумц? Или заставит считать до пяти, давая за это сахар?

Факелы в темноте

Не знаю, кормил ли Горииванов сахаром своих мангустов, но того, что скинул в чугунную темноту, большинство из нас и на праздники не видело. Да что ж это за сволочь, выбрасывающая еду как мусор!

Тяжелая рука опустилась на мое плечо, остановив рывок. Мальцев держал меня крепко и шептал успокаивающий бред. Да, здесь их тайга и люди с огнеметными баллонами, наверное, знают, что делают, но как невыносимо это видеть. Еще недавно едой запросто считался вазелин, столярный клей и пахнущая сахаром земля с Бадаевских складов, а выкопанная на Пискаревке, гнильем заквашенная капуста могла сойти за деликатес. Я никогда уже не забуду крики, прорвавшие темную стену дома на Ломоносовской улице, - там, в корчах умирала семья рабочего Острякова. Они съели банку графитной смазки, принятой ими за солидол. А этот человек бросает крысам шоколад и бормочет всякую чушь.

Горииванов свистел, шипел, цокал звонкими переливами, похожими на пение сверчков. При этом он совершал пассы руками и раскачивался, как факир у корзины со змеями. Все эти действия разбудили воспоминания о знакомом, но бесконечно далеком, упущенным еще в детстве сне. Ты как будто видишь желтую дорожку, веселого человека в костюме Пьеро, слышишь легкий шелест ветвей, но это самое "как будто" неуловимо ускользает, когда пытаешься полностью вспомнить. Только зуд остается в голове, а ты чихнуть собрался и даже скорчил нос в предвкушении, но не чихнул.

Подземелье вмиг заполонилось отвратительным писком, будто обожгло душу. Тысячи когтей заскребли по бетону, и серая масса зашевелилась внизу. Вой нарастал, буравя мозг, и я, заткнув уши, вдруг упал плашмя на бившегося в судорогах Лиходея. Других я не видел, но раскаленный прут, сверлящий голову, один раз пробился наружу, и я уставился на Горииванова. Майор продолжал свою "песню", только стоял он как-то ненадежно: качнется чуть сильней и свалится к крысам.

Тысячи пастей орали, ошпаривая воплями. Мне-то легче, чем остальным. Давно, еще в тридцать четвертом, контузило меня до глухоты. Плюс год в пушкарях, не добавивший чуткости перепонкам... А Лиходею совсем худо. Катается по полу и кричит, беззвучно открывая рот.