Оскол(СИ)

сопровождался скрипением кожаных ремней, матовым блеском кубиков в полосатых петлицах, маханием габардиновых рукавов и ворохом новостей: на флоте и в армии отменяют положение о военных комиссарах, ГОМЗ делает новые фотоаппараты "Смена" (Валька был страстным фотолюбителем), Данилов выиграл первенство по борьбе, в "Гиганте" идет новая кинокартина "Большая жизнь".

- Видел твою красавицу. - Зворыкин Ольгу не одобрял, называя ее не иначе как "красавица с острова Люлю". Он пошкреб затылок и, надев зачем-то фуражку, сказал решительно:

- Знаешь, буду без дипломансов. Не нравится мне такое. Видел ее в Александровском с а д е под ручку с одним капитаном.

- Какой еще капитан?

- Летный. Старков его фамилия.

- А ты что, его знаешь?

- Нет, просто его карточку в окружной газете печатали, в рубрике "Сталинская вахта".

* ОСОАВИАХИМ - массовое оборонное общество в СССР, впоследствии ДОСААФ.

- Ну и что. Видел он! Мало капитанов, что ли, в Питере. Может они в порядке дружеского общения! Или в Русский музей шли.

Валька царапнул звездочку.

- Андрюх, я тебе не мама и вопрос этот решай сам. Но, как твой друг, предупреждаю: хорошая девушка в отсутствие жениха не станет чесать вдоль Грибоедовского канала под ручку.

Зворыкин наподдал сапогом попрошайничающему коту и добавил:

- Ты, Сабля, не обижайся, но, кажись, отбой тебе по всей форме.

Отвернувшись, я стал смотреть в окно. Ветер качал мокрые осины, шел дождь, и стало так гадостно на душе.

- Как его звать?

- Старков. Вадим Старков.

"У вас тоже вместо сердца пламенный мотор, Вадим", - вспомнилась фраза из т о г о телефонного разговора. Значит, он. Значит, все началось еще тогда, в марте, а все ее нелепые обиды и обвинения всего лишь осколки разбитого чувства!

Ехать. Немедленно ехать к ней, пока не поздно.

Я побежал искать начальника лагеря. Еделев дал сутки на устройство личной жизни и разрешил позвонить через служебную литеру.

- Але, але! Галина Аркадьевна, дайте, пожалуйста, Ольгу.

После короткого разговора я медленно вышел на ступени. Валька ждал меня и курил, роняя пепел на рукав серой танковой гимнастерки.

- Понимаешь, Валька, есть, оказывается, такой человек, который ей нравится.

Вернувшись в летний домик, мы долго сидели в темноте. Керосинку зажигать не хотелось. Странно, но было почему-то легко, будто тяжелый мешок сбросил на дальнем переходе. Давящая тяжесть последних недель исчезла, уступив место комку, жгущему в груди. Этот огонь я заливал Валькиным коньяком.

Зворыкин ехал к новому месту службы, в Прибалты, и набрал с собой много разной чепухи - на всякий случай. Горек был тот коньяк. Мы глушили его в мокрую августовскую ночь, и табачный дым стоял туманом. Мой друг отгонял дым рукой с тлеющим огоньком папиросы. И мы говорили. О будущем, о близкой войне, о танке КВ, который девять немецких танков укокает из пушки, а десятого раздавит гусеницами. Я справлял поминки своей любви, а Валька, толстый Валька, прозванный в детстве "слон", обхватив шею, бил головой мне в лоб:

- Наплюй, Андрюха, пусть к черту летит со своим капитаном. Ты завтра же себе лучше в сто раз найдешь!

Если б знал он, насколько был прав. Не на следующий день, а уже через три часа я вступил на дорогу, ведущую к недосягаемому пьедесталу в снежных облаках.

Сказать, что ступил на путь в белом костюме, откидывая рукой непослушную прядь, не могу. За эти три часа мы успели хорошо надраться. За коньяком ушла бутылка "Солнцедара", потом пошел самогон, потом мы что-то пили в пристанционном буфете, и на поезд героя-танкиста мне пришлось грузить с помощью усатого железнодорожника.

Зворыкин отбивался, ругая усача "масленкой" и, зависнув на поручнях, орал в небо: "Пролетит самолет, застрочит пулемет, загрохочут могучие танки". Андрюня!.. мы их... мы всех... пусть только сунутся... в мелкую крошку!

Ухнул паровоз. Повез моего друга на запад. Там у границы стоял мехкорпус, в одном из полков которого Валька будет командовать батальоном.

Путь в лагерь оказался долог и тернист. Я падал, цеплялся ногами за чвакающие бугорки в мокрой траве. Потом кто-то пихнул меня в дерезу, и пришлось отдать пол рукава колючему паразиту.

Тропа оказалась утыканной березняком, ветки били по глазам, в ноги стали вдруг бросаться поваленные бревна. Удивляясь обилию вдруг возникших препятствий, я забредал все дальше в какие-то хвощи и папоротники, пока не заблудился окончательно.

Идиотизм полный! Вчера только проводил занятия с курсантами по ориентированию на местности. Эдакий умный дядя: "Здесь, товарищи стрелки, мох, значит, север там". "Марш-бросок на пересеченной местности это, понимаете, не шутки!" Ага. Кто бы мне сейчас рассказал лекцию о преодолении сильно пересеченной местности в состоянии алкогольного опьянения. Да еще с форсированием болота.