Осколки голограммы

«…знай, что лишь только душа согрешит предательством,

В чем виновен и я, тело ея делается немедленно добычею демона, который управляет им до последнего дня жизни,

А душа падает в этот ужасный ледник и, может быть, – там, наверху, еще кажется в живых тело души, которая дрожит позади меня <…>

– Кажется, сказал я, что ты обманываешь меня, потому что Бранка д’Ориа не умирал: он ест, пьет, спит и носит одежду. <…>

Рядом с одним из развратнейших Романцев я нашел одного из вас, душа которого за грехи свои уже купается в Коците,

Между тем как тело еще кажется живым наверху»

(Фан-Дим:

405, 407).

Пер. Д.Е. Мина (1855)[259]:

С подлейшею романскою душой
Я зрел из вас такого, что за дело,
Как дух, в Коците стынет под волной,
Хоть, кажется, и здравствует как тело

(Мин: 282)

В покаянной лирике Некрасова впоследствии будут звучать менее жестокие самообвинения, но мотив покаяния останется до самой смерти поэта. В «Выборе» душевное состояние человека, который вынужден жить под тяжестью обвинений себя в ошибочном и вдобавок принесшем неудачу поступке, обвинений другими в предательстве, передано наиболее остро – через реминисценции дантовского «Ада», песни XXXIIL

В стихотворении не обозначен никакой грех героини, кроме замышляемого ею греха самоубийства. Примечательно, что на фабульном уровне она его и не совершает. Но монологи мифологических персонажей (нежити, низшей демонологии, которая хочет помочь ей умереть) обещают ей загробные муки, в которых она будет желать окончательной смерти. Это реминисценция из песни III (пер. М. Л. Лозинского):

То горестный удел
Тех жалких душ, что прожили, не зная
Ни славы, ни позора смертных дел.
И с ними ангелов дурная стая,
Что, не восстав, была и не верна
Всевышнему, средину соблюдая.
Их свергло небо, не терпя пятна;
И пропасть Ада их не принимает,
Иначе возгордилась бы вина. <…>
И смертный час для них недостижим,
И эта жизнь настолько нестерпима,
Что всё другое было б легче им.
Их память на земле невоскресима;
От них и суд, и милость отошли.
Они не стоят слов: взгляни – и мимо!

(Лозинский: I, III: 34–42, 46–51)

Перевод Ф. Фан-Дима приводит терцины без изъятий и достаточно близко по смыслу к современному переводу.

В переводе Д. Е. Мина эти терцины, кроме последней, изъяты цензурой. Р. М. Горохова в статье «“Ад” Данте в переводе Д. Е. Мина и царская цензура» пишет: «Рассылая книгу своим друзьям и литераторам, Мин иногда вкладывал в нее написанные от руки изъятые цензурой стихи и терцины»[260]. Вполне вероятно, что Некрасову они были известны.

Эти несчастные души наказаны тем, что о них не останется памяти. Они находятся за адскими вратами, но перед первой из адских рек – Ахероном, за которым лежит первый круг, Лимб. Это своего рода промежуточное место, и закономерно, что читатель некрасовского стихотворения так и не узнает, отчего девица хочет покончить с собой. Она ни со злом, ни против зла. И именно тему осуждения безразличных отмечает В. Т. Данченко как наиболее востребованную в русской литературе «от Катенина до Герцена»[261].

В «Выборе» замысел самоубийства может осуществиться и если девица просто не решится ни на что: она неизбежно замерзнет. Поэтому она уже самоубийца. Из писем самого Некрасова известно, что ему самоубийство не раз приходило на ум (см., например: XIV-2: 7, письмо от 30 июня 1857 г.). Действие в «Выборе» происходит в лесу. В дантовском «Аду» в круге седьмом, втором поясе (песнь XIII), несут наказание насильники над собой – самоубийцы (пер. М. Л. Лозинского):