Осколки небес

— Я и симпатичную брюнетку способен воспринять, очень даже, — Андрей плавно очертил руками предпочтительные параметры.

— …головой, — добавил Азариил. — Разве есть недостаток в земных женщинах?

— Хоть одну покажи.

— Варвара.

— Сестра? И кто из нас порочен?

— Я имел в виду, она женщина, — смутился Азариил. — Биологически.

— В любом случае, праведницы не в моем вкусе.

— Тебя отталкивает невинность?

— Меня отталкивает ответственность. Хотя, в свете последних событий… — Андрей замолк и продолжил задумчиво: — Когда осознаешь, что обречен, начинаешь ценить в жизни другие вещи. Не деньги, не развлечения, не игрушки. Я бы теперь, наверное, не стал возражать против серьезных отношений… и даже отцовства… В общем, ты прав, Варя и впрямь лучшая из тех, кого я встречал. Не будь мы родней, женился бы на ней, остепенился… — Андрей вздохнул и глотнул пива.

— У нее другая судьба, — возразил Азариил с легкой грустью. Поставил бутылку на стол и потер замерзшие кончики пальцев друг о дружку.

— Да уж ясное дело, другая! А ты, стало быть, прозорливый? На кофейной гуще гадаешь, или кто сверху докладывает?

— На кофейной гуще цыганки гадают.

— Расскажи.

Ангел покачал головой.

— Почему?

— Вероятностей несколько.

— И все не ахти, да? Но ведь если знаешь, где упасть, можно и соломки подстелить? Предупредить, как-то повлиять, перенаправить — нет?

— Пытаясь избежать чего-то, именно к тому и приходишь.

— Получается, чтобы мы ни делали, все тщетно?

— Промысел Божий не зря существует, — Азариил вернулся на проторенную дорожку постных проповедей. — Смерть Варвары лишь выглядела случайной и нелепой, на деле же была лучшим из возможных исходов. И так происходит каждый раз, когда люди отвергают промысел, самовольно вмешиваются в него или упорно просят желанного, но неполезного для души.

— Зачем же ты ее воскресил?

Ангел ответил не сразу, а когда заговорил, в голосе слышался непривычный надрыв:

— Смертность, горе, страдания — заразительны. На Небе нет ни потерь, ни печали, ни страха, но когда погружаешься в земную жизнь, невольно проникаешься человеческими горестями. И сочувствуешь. И стремишься там исправить, здесь помочь.

— Так помоги Варе.

— Не властен я.

Азариил бесцельно вертел в руках буран.

— А ведь ты за нее переживаешь, — Андрей посмотрел на него испытующе, пытаясь поймать ускользающий взгляд.

— На мне лежит ответственность: я взял на себя смелость просить о ее возвращении к жизни.

— Что-то я себе на этой табуретке всю пятую точку отсидел, — Андрей поднялся из-за стола. Наведался к холодильнику и извлек с верхней полки ещё бутылку пива. — Пошли на диван.

Ангел не заставил себя упрашивать: послушно сгреб со стола свой драгоценный буран и двинулся в комнату.

— Располагайся, — предложил Андрей гостеприимно, воткнул штепсель от гирлянды в розетку и растянулся на диване, прислонив подушку вертикально к спинке. Скрестил ноги, неторопливо потягивая пиво и наблюдая из-под прикрытых век, как Азариил неловко устраивается рядом, копируя позу.

— Ну как?

— Удобно, — ангел поерзал. Запрокинул голову и поглядел наверх, на растянутую по стене мигающую гирлянду.

— Пива?

— Я не нуждаюсь…

— Ладно! Расскажи все-таки, — благодушно щурясь, попросил Андрей, — как там, на Небесах?

— Благодатно.

— А еще?

— Свободно.

— Никаких ограничений за исключением одного: нельзя отправиться на землю или помыслить о неповиновении. Да?

— Подобные желания нас не посещают.

— Расскажи это Люциферу и его последователям. И Аваддону. И тому, который спутался с бесами.

— Они отщепенцы.

— И много вас?

— Бесчисленное воинство. Мы не знаем телесных ощущений. Холод, боль, удовольствие — для нас эти слова лишены окраски. Мы разделяем их на позитивные и негативные, но не все они имеют одно значение. Многозначность сбивает с толку. Можно плакать от счастья или смеяться до слез, иногда наслаждение граничит с агонией, а лед обжигает. Противоречий не разрешить, и каждое новое запутывает картину еще больше.

— Значит, вы не чувствуете ничего.

— Вне физического тела — нет. Абсолютно.

— Теперь понимаю, откуда берется зависть, — хмыкнул Андрей. — И бешенство.

— У вас есть тела.

— Но если ангелы их лишены и поэтому чужды человеческим слабостям и удовольствиям, то как они умудряются захотеть недоступное пониманию?

— Ты имеешь в виду тех сынов Божьих, которые когда-то польстились на прекрасных дочерей человеческих и сошли на землю, чтобы иметь с ними детей?

— Они захотели секса, — поправил Андрей. — Дети тут с боку припека.

— Эта старая история — позорное клеймо на нашем роду, — Азариил недовольно дернул плечом.

— Так как быть с грехопадением?

— Мы не свободны в выборе, но стоит лишь однажды пожелать земных ощущений, как все глубже погружаешься в страсти, сомнения, чувства. Мы рождены беречь жизнь, а не создавать ее.

— Звучит жалко. Безвольные, бесчувственные…

— Тебе доставляет удовольствие меня оскорблять?

— Так я разве о тебе?

— А разве я не ангел?

— Без пяти минут падший.

Он действительно это произнес? Ладони вспотели. Сердце пустилось вскачь. Но происходящее с Азариилом мучило, а неизвестность угнетала, вот и настало время разобраться.