Осколок солнца

Мы находились в море уже три недели. Три бесконечно долгих недели, в которых я не помнила ни дня, ни ночи. Едва мы вышли в открытое море, как дожди и непогода беспощадно захватили наш корабль. Иногда заходил Таро и пытался меня немного накормить и напоить целебными травами, которые порой хоть и приносили облегчение, но ненадолго. Телесная немощь настолько меня одолела, что в сердцах я уже всеми силами проклинала решение отправиться в это путешествие. То ли во сне, то ли в полубреду мне являлся образ огненного Нечто, который говорил голосом Лиама, а стоящие рядом Сэм и Тэй, пытались загородить меня собой. Иногда я видела отца. Но особенно тягучий и липкий сон мне привиделся после того, как меня навестила Мария. Она сказала, что Таро тоже нездоровится и принесла для меня напиток, похожий на оранжевое пряное молоко. После её ухода я вновь уронила голову на подушку и закрыла глаза. Под темной тяжестью век, я увидела, что сижу на песке, обняв ноги. Вокруг меня простиралась бескрайняя пустыня. Ночь была холодной и звёздной. Горел огонь, и в его свете я различала силуэт сгорбившейся горы. Но тут заметила, что гора слегка раскачивается из стороны в сторону и напевает глубоким протяжным голосом молитву. Она поёт, а перед ней лежат кости. Я не понимаю, кому принадлежат эти кости, и несмотря на ужас, сковавший меня, решаю подойти поближе. Я подхожу к сгорбившейся фигуре и вижу, что это вовсе не гора, а женщина. Перед ней лежат кости зверя, скорее всего небольшого волка или шакала. Но откуда в пустыне взяться волку? Женщина поёт, а кости начинают соединяться. Ребра срастаются с позвоночником, смыкаются кости таза, нижняя челюсть соединяется с черепом. А женщина продолжает петь. Я замечаю, что у неё большие тяжелые руки, полная грудь и живот. Её второй подбородок, свисающий от старости, дёргается, когда она заходится в низких вибрирующих звуках. Длинные и чёрные как ночь волосы растрёпаны. Я знаю эту женщину, но никак не могу вспомнить. Тем временем кости начинают обрастать мышцами, а мышцы покрываться кожей. Когда маленькие волоски шерсти покрывают тело зверя, то становится понятно, что это волчица. После секундного молчания женщина берет своим басистым раскатистым голосом верхнюю октаву, и волчица вздрагивает. Я понимаю, что мне нужно бежать, но ноги будто увязли по колено в песок. Волчица оживает и пускается бежать.

— Я знаю тебя! — скорее выдыхаю, чем говорю, повернувшись к женщине.

Она медленно поворачивается ко мне. На меня смотрят те же серые глаза, которые я вижу в зеркале каждый день — мои глаза. Женщина не улыбается, в чертах её лица не читается радушия или намёка на улыбку. Она оскаливается и жутким звериным голосом произносит: «Что должно умереть, то умрёт. Что должно жить, то будет жить». Я открываю рот, чтобы задать вопрос, но меня прерывает истошный вой волчицы. И резко повернув голову, я вижу, как волчица превращается в женщину. Она поворачивает голову ко мне и начинает смеяться, а потом рассыпается в прах.

Я открываю глаза и пытаюсь взмахнуть рукой в защитном жесте. Но в каюте никого нет. Моя ночная рубашка намокла от пота. Хвала Хэнду, это был всего лишь сон. В дверь громко постучали. И не дожидаясь моего ответа, один из матросов доложил:

— Просыпайтесь, госпожа, наш корабль прибывает.

Даже после самой затяжной бури наступает солнечный день, и это утро не стало исключением. В безбрежном голубом небе не проплывало и облачка. В море стоял полный штиль, и я впервые смогла более-менее устойчиво встать на ноги. Накинув серые брюки и опоясав рубашку, я взглянула в маленькое круглое зеркало, висевшее над столом.

На круглом от природы лице проступили угловатые очертания скул. Вместе с появившийся бледностью они придавали лицу изможденный вид. Серые тусклые глаза смотрели внимательно, изучая отражение, которое казалось моим, и в то же время чужим. Вот чуть пухлые губы, ещё не увидевшие морского солнца, но уже слегка потрескавшиеся, вот невысокий лоб с привычной неглубокой горизонтальной морщиной, разделявшей его как будто пополам, вот тонкий нос, спокойно вдыхающий размеренное течение морского утра. Восторг от желанной свободы потерялся где-то на узкой дорожке в порту и окончательно разбился с прощанием Лиама. Поэтому уголки губ не улыбаются, а просто мирно застыли, как мраморные изваяния. Я помнила внешности матери совсем немного. В её фигуре всегда была и грация, и утончённость. Длинные тонкие пальчики, перебирающие струны арфы или листья цветов из зимнего сада. Глаза такие же серые, как у меня. В моих детских воспоминаниях она могла улыбаться именно глазами. В такие мгновения в её взгляде появлялся озорной огонёк и блеск. Будь то величественная осанка или едва слышимая походка — каждый штрих делал её красивой. Во мне не было её красоты, едва ли черты лица.

Я вышла из каюты и тут же налетела на своего единственного знакомого спутника в этом путешествии.

— Арэя, я рад, что вам наконец-то стало лучше. Хотя, признаться, выглядите вы неважно, — обеспокоенно заметил Таро.