Значимость изречения Хейла признавалась на протяжении веков вплоть до последнего нашумевшего дела о богохульстве в Англии в 1976 году (см. главу 16). Либеральные и светские комментаторы более позднего времени осуждали лорда – главного судью как сторонника теократической концепции государства, подчиняющей общество христианской религии. В последнее время Хейла стали рассматривать, возможно, более адекватно, как представителя правовой системы, которая выступала за единообразие светского общего права во времена смуты. Настоящие сторонники теократической модели выступали за безоговорочное применение Моисеевых норм и требовали смерти богохульника по «вечно действующему» закону Левит 24: 16. Правовед Булстроуд Уайтлок язвительно возразил, что если бы закон Ветхого Завета имел непреложную силу, то Тейлора должны были не только приговорить к смерти, но и побить камнями, – а вместе с ним и всех тех непослушных людей, которые пренебрегали заповедью о соблюдении субботы[698]
. По сравнению с библейским ригоризмом выступление Хейла, отстаивавшего юрисдикцию светских судов в вопросах богохульства, было скорее умеренным в отношении наказания.Однако до сих пор слишком мало внимания уделялось тому обстоятельству, что сентенция Хейла в определенной степени предвосхитила главный итог дебатов эпохи Просвещения, с которым мы уже сталкивались на примере Германии: речь шла уже не о защите чести Бога, а о благополучии государства, для сохранения которого христианство, т. е. религия, были необходимы. Важно отметить, что мы говорим не о конкретных формах христианства, не о протестантизме, а о религии как таковой. Акцент на полезности религии для светского порядка был отнюдь не новым. Никколо Макиавелли в «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия» уже сделал это почти за двести лет до этого со всей желаемой ясностью. Ссылаясь на Древний Рим, он признал положительную роль религии для сплочения государства. Важно отметить, что Макиавелли волновала не истинность веры, а ее заслуги перед государством. Таким образом, он превратил «религию из нормы политики в ее средство»[699]
. В словах лорда – главного судьи Хейла эта мысль использовалась – вероятно, впервые – для оправдания наказания богохульника. Согласно ей, богохульник в первую очередь угрожал не спасению отдельного человека и не общине, которую могли поразить божественные кары, а бесперебойному функционированию государства.Спустя всего полтора десятилетия после решения Хейла английский парламент принял Акт о веротерпимости 1689 года – упорядочение конфессионального ландшафта, которое было полностью в духе Хейла. Только что во время Славной революции парламентарии свергли короля Якова II, возвели на престол Вильгельма Оранского и его жену Марию в качестве новой правящей четы и навязали им ряд конституционных документов, включая Билль о правах и Акт о веротерпимости. Приверженцы ряда нонконформистских движений, включая баптистов и квакеров, получили в соответствии с этим законом ограниченную религиозную свободу при условии принесения клятвы верности. Изначально это была не настоящая толерантность в духе трактата Джона Локка, опубликованного в том же году, а скорее уступка англикан потенциальным союзникам против католиков в связи с политической ситуацией. На приверженцев Рима веротерпимость не распространялась в течение некоторого времени, как и на антитринитариев/унитариев, и они все еще вынуждены были считаться с преследованием по закону.