История богохульства в современной Англии начинается с Томаса Пейна, связующей фигуры английской и французской истории[763]
, а точнее, с приговора в 1797 году его издателя Томаса Уильямса в Лондоне к году каторги и крупному денежному штрафу за публикацию книги Пейна «Век разума». К этому времени ее автор уже был известной фигурой. Как один из отцов-основателей Соединенных Штатов он выступал за независимость, права человека и демократию, а как сторонник Французской революции – защищал ее принципы в широко популярном памфлете «Права человека» в 1791 году. Обвиненный в Англии в подстрекательских сочинениях, Пейн отправился во Францию, где поначалу ему удалось стать членом Национального собрания, но затем в ходе радикализации он был арестован и едва не стал жертвой революционного террора. После казни Робеспьера Пейн был освобожден и закончил писать книгу, за которую Уильямс позже был арестован в Лондоне.Пейн был честным человеком, он писал свою книгу не с богохульными намерениями и уважительно отзывался о Боге, утверждал на суде адвокат Уильямса. Это можно понять, поскольку в начале своей личной исповеди автор написал, что верит в Бога и надеется на блаженство в потустороннем мире. Более того, у автора не было ни малейшего намерения осуждать верующих. С другой стороны, он ясно дал понять, что не принадлежит ни к одной из существующих церквей: «Я не верю в вероучение ни еврейской церкви, ни римской, ни греческой, ни турецкой, ни протестантской, ни какой-либо другой церкви, о которой я знаю. Моя церковь – это мой собственный дух». Это был сильный материал, но еще более сильным показался трезвый анализ того, что все эти институты, по мнению автора, являются «человеческими изобретениями, созданными для угнетения человечества и монополизации власти и прибыли».
Все религии – институты угнетения человечества: этот тезис уже перекликается с Марксовым «опиумом для народа». Равенство всех религий, включая христианство, должно было означать что-то принципиально пренебрежительное для их представителей. И заявления Пейна о реальности, касающейся веры, также были ужасающими, но однозначными.
Хотя Иисус, несомненно, был добродетельным и любящим человеком, рассказы о его воскресении несут на своем челе все признаки «мошенничества и обмана». «Легенда» об Иисусе Христе и его происхождении, история о молодой замужней женщине, соблазненной неким духом под нечестивым предлогом, что на нее сойдет Святой Дух, – все это было «богохульно непристойно»[764]
. Выдвигая обвинение в богохульстве против самого христианства, Пейн доводит свой холодно-отстраненный анализ до крайности.Томас Пейн не был человеком науки, пишущим только для ученого мира; трактаты Пейна были нацелены на широкую публику. Будучи защитником низших классов, он отстаивал их политическое равенство, а также их право на социальное обеспечение. Осуждая религию как инструмент правителей, он связал социальные вопросы с религиозными и отменил постулат лорда Хейла о том, что порядок в стране зависит от правильной религии. Тот, кто ставил под сомнение принципы государства, должен был одновременно ставить под сомнение и религию. В связи с такой постановкой вопроса стало ясным, что обвинение в богохульстве представляет собой силовой прием для защиты господствующего положения вещей – и, следовательно, одновременно является уязвимым.
Парадоксально, но именно защитники порядка изначально подчеркнули это со всей очевидностью. Томас Эрскин, обвинитель лондонского издателя Пейна, который и сам ранее выступал в качестве защитника свободы прессы, в своем заявлении подчеркнул, что трактат Пейна лишает низшие и беднейшие слои населения утешений христианства. Эрскин красочно описал простого многодетного человека, бедного деньгами, отягощенного бременем тяжелого труда. «Век разума» Пейна лишил этого труженника последней надежды – надежды на счастливую загробную жизнь. Свобода слова и печати, утверждал Эрскин, не означает безнаказанности для отрицателей религии, на которой был основан общественный порядок. Неограниченная свобода означала побуждение низших классов к неповиновению[765]
.