Оскорбление Бога. Всеобщая история богохульства от пророка Моисея до Шарли Эбдо

Значение богохульства в немецких землях в начале современной эпохи все еще требует дальнейшего изучения. С окончанием существования старой империи в 1806 году правовая ситуация ничуть не прояснилась (см. главу 14). Мы располагаем лишь фрагментарной информацией о применении соответствующих норм. На территории Пруссии в период с 1854 по 1878 год велось чуть менее ста предварительных дел по религиозным преступлениям. При общей численности населения в 17–22 миллиона человек это не так уж много, особенно если учесть, что, помимо случаев богохульства и оскорбления религии, к этой группе преступлений также относились препятствования богослужениям и осквернение могил[799]. Практически невозможно определить, какие именно конкретные преступления скрываются за этими цифрами. Отдельные случаи до 1848 года, попавшие в специальную литературу, по крайней мере показывают, что зачастую речь шла не о впечатляющих делах, а – как и в прежние времена – об обычных повседневных спорах.

Например, в 1832 году перед судом предстал обедневший бывший владелец поместья в Саксонии, живший в одной комнате со своей женой в местной богадельне[800]. Одиннадцатью годами ранее он принял католическую веру. Две соседки через тонкие стены слышали, как он рассказывал жене, что, по словам священника, гостия – это тело Христово, хоть это лишь мучное тесто. Он нуждается в ней не больше, чем в «кислой навозной жиже», которую он прежде пил в качестве вина на лютеранских богослужениях. Обвиняемый не отрицал этих слов, но пытался оправдать их своей католической позицией. Его адвокат утверждал, что это было в худшем случае преувеличенное рвение к католической конфессии. Он также говорил о том, что его клиент обнищал и находится в расстроенных чувствах. Лейпцигский суд присяжных отклонил это оправдание без дальнейших объяснений и приговорил обвиняемого к шести месяцам тюремного заключения за слова, сказанные в собственных четырех стенах. Саксонский король Антон и принц-соправитель Фридрих отказали в помиловании, «хотя сами были католиками, так как с большим уважением относились к религиозным обычаям своих протестантских подданных». Сравнительно суровое наказание, как и вся процедура, все еще дышало духом старого режима.

Несколько лет спустя, в 1835 году, мастер кузнечного дела Хауэр из Вексельбурга также был обвинен в богохульстве в Лейпциге[801]. В своей гостиной, в присутствии нескольких других ремесленников, он якобы сказал, что «Иисус был незаконнорожденным, а Иоанн – переодетой девушкой, с которой Иисус имел отношения». Адвокат прибегнул к тонкой теологической дифференциации: не сам Бог, а только Христос, Дева Мария и апостол Иоанн стали объектом насмешек и пренебрежения, что было предосудительно, но объяснимо с учетом времени – «после того как… национализм одержал победу над вероучением, почерпнутым из символических книг, а самые просвещенные и мудрые учителя религии уже давно перестали признавать троичность Божества…», т. е. после того, как один Бог стал считаться высшим существом, а Спаситель – лишь образцовым человеком, высказывания против него уже не могли рассматриваться как богохульство.

Несмотря на это, суд Лейпцига приговорил обвиняемого к одному году лишения свободы, который апелляционный суд в Дрездене сократил до трех месяцев. Суд пояснил, что руководствовался не столько несомненно аморальным характером деяния, сколько «политической точкой зрения». Государство было заинтересовано в наказании только в том случае, если «антирелигиозная дерзость вызывала общее негодование» и ставила под угрозу уважение к тому, на чем основаны «мир и порядок в государстве». Суд не увидел этой опасности из-за отсутствия огласки, а также из-за добропорядочного образа жизни подсудимого до этого момента – в общем, это было довольно мягкое наказание за довольно грубые высказывания.