В уголовно-правовой практике значение этого преступления продолжало снижаться. Конечно, это ничего не говорит о значении отдельных случаев, которые, безусловно, могли иметь – желаемый или ожидаемый – символический сдерживающий эффект или вызвать общественную полемику, как, например, процесс против группы художников-ситуационистов SPUR и их богохульных высказываний в 1962 году[873]
. Судебные основания для вынесения приговоров в то время, когда нарушение общественного спокойствия должно было доказываться, оставались субъективными и частично противоречивыми. Например, в 1985 году один из активистов назвал церковь «одной из крупнейших преступных организаций в мире» и изобразил распятого Иисуса с надписью «Мазохизм излечим». Было ли это грубо оскорбительным заявлением, способным нарушить общественное спокойствие? Окружной суд Геттингена расценил это таким образом и признал обоснованным приговор, присудивший подсудимого к 20 суточным выплатам 20 немецких марок каждая: демонстративное жесткое очернение содержания веры не предлагало никакого интеллектуального подхода к сущностному обсуждению и своей несерьезностью должно было также оттолкнуть противников церкви определенного интеллектуального уровня[874]. В 1982 году судебная оценка статьи в молодежном журнале («Фокус-покус в пончо»), в которой священник был описан как «гуру», верующая община – как «опасная секта», а Святое Причастие – как «древний каннибалистический обряд», была различной: в то время как Палата по делам несовершеннолетних сочла текст сатирой, Высший региональный суд Дюссельдорфа отверг эту точку зрения[875]. В 1997 году Высший административный суд Кобленца счел законным запрет на постановку пьесы «Синдром Марии», которая обрушивалась на девственное рождение и другие элементы христианской веры[876].В Англии парламент тихо похоронил Закон о богохульстве 1698 года в 1967 году вместе с другими «устаревшими» правовыми нормами[877]
. В общем праве обвинение в богохульной клевете оставалось возможным, но обычно рассматривалось как анахронизм – «мертвая буква», как ехидно заметил судья лорд Деннинг еще в 1949 году[878]. Четверть века спустя споры вокруг одного стихотворения должны были опровергнуть его. Шестидесятишестистрочный текст («The Love That Dares to Speak Its Name» – «Любовь, которая осмелилась произнести свое имя») был написан писателем Джеймсом Киркапом и опубликован 3 июня 1976 года в журнале «Gay News». Название отсылает к стихотворению Оскара Уайльда 1894 года. Строка, о которой идет речь («The love that dare not speak its name»), обычно понимается как намек на однополую любовь, которая в то время была под запретом, – любовь, которая не смеет произнести свое имя. Оскар Уайльд процитировал эту строчку в 1895 году в ходе судебного процесса, возбужденного против него за «грубую непристойность».Автор стихотворения, опубликованного в «Gay News», Джеймс Киркап, был известным писателем и профессором в Киото в Японии[879]
. Как он позже объяснил, строки стихотворения отражали его глубоко религиозную натуру.На самом деле, поэма поднимает далеко идущие вопросы о взаимоотношениях между аллегорией и реализмом, вопросы, которые позже сыграют важную роль в дискуссии о «Сатанинских стихах» Рушди. Но в обоих случаях тонкие литературные соображения не играли большой роли для оппонентов. Они интерпретировали стихотворение не метафорически, а максимально буквально. Однако прошло несколько месяцев, прежде чем они обратили внимание на этот текст, – среди подлинных читателей журнала он вызвал некоторые споры, но почти не вызвал возмущения. Но затем текст попал в руки Мэри Уайтхаус, ведущей фигуры консервативного движения против смягчения традиционных правил в современном обществе: якобы она нашла его в качестве анонимного подарка на своем половике. Именно она подала иск за богохульную клевету, поскольку текст представлял собой обновленное распятие Христа оружием XX века[880]
. При этом иск был подан не на самого поэта, а на журнал и его редактора Дениса Лемона как ответственных за распространение текста.