Оскорбление Бога. Всеобщая история богохульства от пророка Моисея до Шарли Эбдо

Таким образом, убийство Тео ван Гога было гораздо большим, чем трагическая встреча заблудшего религиозного воина с голландским эксцентриком, и это также объясняет, почему это дело всколыхнуло голландское общество как никогда ранее. Произошедшее в мае 2002 года убийство правого популистского политика Пима Фортёйна радикальным борцом за права животных уже потрясло республику. Но второе убийство – убийство Тео ван Гога – было воспринято всеми сторонами как проявление «столкновения цивилизаций». Согласно письму с признанием, настоящей целью убийства была Айаан Хирси Али, член парламента Нидерландов, происходившая из Сомали. Ее жизненный опыт девочки и молодой женщины в различных исламских странах сначала поставил ее на путь мусульманской ортодоксии, но в конечном итоге привел в движение процесс внутреннего освобождения. Незадолго до предполагавшейся даты ее принудительного брака она уехала в Нидерланды. Там она быстро стала одной из самых заметных публичных фигур, критикующих ислам, особенно его сексуальную мораль и угнетение женщин. Это также стало темой фильма, который Тео ван Гог снял по сценарию Али: «Submission I» («Покорность I»), одиннадцатиминутный короткометражный фильм был показан по голландскому телевидению в августе 2004 года. Сопровождаемый ударами кнута, он рассказывает о судьбе различных женщин, которые были насильно выданы замуж или изнасилованы. В фильме стихи Корана, оправдывающие эти злоупотребления, проецируются на обнаженное тело женщины в чадре. Эта работа была не просто обсуждением фактов, она должна была провоцировать. В обоснование этого Али опиралась на историю западной религиозной критики, которая также не ограничивалась фактологическим анализом. По мнению Али, в противостоянии с исламом должно быть разрешено все, кроме насилия[976].

После убийства Тео ван Гога дебаты стали еще более радикальными. Одиночка Мохаммед Буйери стал воплощением всего ислама, и его поступок вызвал сильные антимусульманские рефлексы. Политики говорили об угрозе гражданской войны, лидер партии Фортёйн усмотрел в этом действия экстремистов, «которые плюют на нашу культуру. Они даже не говорят на нашем языке и ходят в смешной одежде»[977]. Таким образом, религия была приравнена к этническому происхождению: вскоре после нападения телетекст общественного телевидения сообщил, что преступник имел «исламскую внешность»[978]. Возникла резкая поляризация, в которой систематически проводилось различие между «голландцами» и «мусульманами», хотя последние на самом деле были людьми, родившимися в Зволле или Лейдене и говорившими с местным акцентом[979]. Здесь всплыли проблемы голландского иммиграционного общества. Если иммигрантов из Суринама еще принимали как неотъемлемую, пусть и «экзотическую», часть национальной культуры из-за колониального прошлого голландской Вест-Индии, то с гастарбайтерами из Марокко и Турции дело обстояло иначе[980]. И наоборот, полемистов и провокаторов, таких как Али и ван Гог, обвиняли в распространении всеобщей исламофобии и поощрении расизма. Даже такой здравомыслящий наблюдатель, как писатель Геерт Мак, сравнил способ создания «Submission I» с антисемитским фильмом 1940 года «Вечный жид», в котором отталкивающие образы, излишества и священные тексты были объединены, чтобы внушить, что все последователи данной религии ведут себя в соответствии с тем, за что их осуждают[981].

2005: изображения пророка

Полемика вокруг карикатур на Мухаммеда в 2005 году кажется своего рода повторением дела Рушди по прошествии времени. Но есть и разительные отличия. Вместо толстого романа, кощунственный смысл которого сначала должен был быть подчеркнут его противниками, теперь в центре внимания оказались карикатуры, агрессивные или по крайней мере полемические цели которых были сразу же очевидны. Кроме того, динамика протеста теперь в значительной степени подпитывалась новым средством – Интернетом, который позволял осуществлять глобальную массовую коммуникацию в режиме реального времени[982]. Наконец, с 1989 года коллективная чувствительность еще больше возросла, и восприятие культурной поляризации усилилось.

Конъюнктура глобального протеста