Левым интеллектуалам явно было трудно занять определенную позицию по делу Рушди. Разве они не были на стороне социально и культурно дискриминируемых мусульман в метрополии бывшей британской колониальной империи? Разве они не стремились сделать все, чтобы избежать и осудить антимусульманские стереотипы? Они не хотели, чтобы их любой ценой обвинили в колониализме, – по иронии судьбы именно это обвинение британец до мозга костей Джон ле Карре позже выдвинул в адрес индийского уроженца Рушди. Снова и снова протесты против Рушди интерпретировались как реакция на расизм и антиисламизм[966]
. Образцом для такой позиции стала газетная статья, написанная Ясмин Алибхай-Браун, журналисткой, родившейся в Уганде и воспитанной в шиитском духе, в пятую годовщину фетвы. В ней автор, представляющая себя как леволиберальную, антирасистскую и феминистскую мусульманку, лишь вскользь затрагивает судьбу находящегося под угрозой смерти писателя Салмана Рушди. Она фокусируется на дискриминации миллиона британских мусульман, которых либеральная элита карикатурно изображает жестокими варварами. С одной стороны, это привело к формированию осадного менталитета, который угрожает усилением фундаментализма. Но есть и повод для оптимизма, потому что мусульманская община плюрализируется и все чаще обсуждает спорные проблемы. Статья заканчивается вопросами о взаимосвязи между свободой выражения и ответственностью, а также о возможности духовной жизни за пределами гражданского общества и индивидуализма. Выражаясь несколько эвфемистически, роковое 14 февраля стало, таким образом, продуктивным катализатором дебатов – без этого вызова, полемически утверждает автор, жизнь исчерпывалась бы неотъемлемым правом носить голубые джинсы и есть гамбургеры из «Макдональдса»[967]. Салман Рушди мог прокомментировать подобную рефлексию лишь с горькой иронией: как хорошо, что Хомейни инициировал дебаты о ценностях, несомненно стоящие того, чтобы переработать некоторых писателей в гамбургеры. В ретроспективе, посвященной 20-летию фетвы, сама автор также призналась, что недооценила страшную силу воинствующего исламизма, интерпретировав дело Рушди как часть бесконечной колониальной борьбы[968].Еще в начале марта 1989 года впоследствии ставший знаменитым постколониальный теоретик Хоми Бхабха, один из «черных голосов в защиту Салмана Рушди», сформулировал проблему, в которой он оказался: он чувствовал себя зажатым между культурными императивами западного либерализма, с одной стороны, и абсолютистско-фундаменталистским толкованием ислама – с другой. Куда обратиться тем, кто видит пределы либерализма в той же мере, в какой боится нетерпимости фундаментализма? Ни тот ни другой полюс неприемлем для тех черных сообществ, которые поддерживают права мигрантов, беженцев и этнических меньшинств, выступая за многонациональное общество и против расовой или культурной дискриминации. Пустые антимусульманские заявления или настроения против «третьего мира» могут быть отвергнуты только с этой точки зрения. Бхабха не знает ответа на поставленные им вопросы; он лишь утверждает, что сами «Сатанинские стихи» являются подлинно «постколониальным произведением», направленным против европоцентризма и этноцентризма[969]
.По-иному отнеслась к делу Рушди американская журналистка Лоретта Коттин Погребин. В своем феминистском журнале «Ms» летом 1989 года она описала свои впечатления от встречи американских писателей с представителями мусульманской общины. Последние хотели убедить писателей в неприемлемости богохульной книги, первые, наоборот, хотели убедить мусульман в святости свободы слова, закрепленной в Первой поправке. Погребин не изменила существенным образом свою позицию в ходе дискуссии; вместо этого ее «женское я» развило чувство, разделяемое с другой стороной, а именно чувство того, что «твои обиды преуменьшаются, что от них отмахиваются». Она сравнила дебаты о порнографии с дебатами о богохульстве: «Так же, как мусульманам больно видеть писателей, защищающих „Сатанинские стихи“, многим женщинам больно видеть энтузиазм, с которым известные писатели поддержали „Hustler“ против иска Джерри Фолвелла [правоконсервативного проповедника, пародируемого мужским журналом „Hustler“]. Защита прав порнографов заставляет феминисток, выступающих за гражданские права, пройти испытание на прочность. (…) То, чего хотели феминистки в деле „Hustler“, – это, я полагаю, то же самое, чего хотят мусульмане здесь: признание боли от определенных выражений»[970]
.Как бы кто ни относился к этому сравнению, оно подчеркивает изменившийся контекст глобальных дебатов о богохульстве по сравнению с традиционной ситуацией в западной культуре.