Оскорбление Бога. Всеобщая история богохульства от пророка Моисея до Шарли Эбдо

Ахтар обвиняет противоположную сторону, которую он называет «либеральной инквизицией», в недифференцированном черно-белом мышлении и лицемерных двойных стандартах. Если публичные сожжения книг хотя бы привели к тому, что проблемы мусульман были приняты во внимание в средствах массовой информации, то эти сожжения тут же были обращены против мусульман как «нацистские методы». В Англии до конца XIX века подстрекательские или богохульные тексты публично сжигались палачом. И разве не британские демонстранты совсем недавно публично сжигали свои налоговые декларации в знак протеста?[946] В конце концов, фетва Хомейни выглядит как оправданная самозащита против «литературного терроризма Рушди» после месяцев многострадального и безуспешного протеста[947].

В то же время среди представителей исламских ассоциаций и мусульманской интеллигенции было много умеренных голосов, которые дистанцировались от фетвы, подчеркивали мирный характер своей религии и заявляли о принципиальной поддержке свободы мнений.

Однако по существу многие разделяли мнение сторонников жесткой линии о том, что книга представляет собой собрание оскорблений, святотатств, богохульств и непристойностей и что автор, будучи урожденным индийским мусульманином, является вероотступником. Согласно этой позиции, обработка истории о пророке и его спутниках была слишком очевидна, чтобы ссылка на фантастический и вымышленный персонаж романа или сон в романе могла быть признана весомым аргументом защиты[948]. Для большинства мусульман, по словам иракского журналиста Амира Тахери, болезненна сама мысль о том, что пророк Мухаммед может фигурировать в романе. Художественная обработка религиозных откровений затрагивает фундаментальное табу. «Я лучше умру, чем увижу оскорбление ислама», – сказал аятолла Маджлеси несколько столетий назад. Арабская пословица гласит: «Убей меня, но не насмехайся над моей верой»[949]. Игра со священной мифологией, окружающей Мухаммеда и Коран, часто воспринимается как атака на ядро коллективной идентичности мусульман[950]. В вероисповедании, которое – в отличие от христианства – быстро стало доминирующей религией большинства, критика религии также рассматривается в большой степени как нарушение общественного порядка: в этом контексте «отступничество» Рушди означает измену собственному происхождению и собственной общине[951].

Однако среди критиков Рушди было и много немусульман, особенно представителей других религиозных общин[952]. Именно поэтому Иран сразу после обнародования фетвы обратился к папе Иоанну Павлу II с просьбой выступить против «Сатанинских стихов». Несколько недель спустя иранского посла при Святом Престоле спросили в интервью, серьезно ли он верит, что католики могут поддержать охоту на человека во имя Бога. В ответ собеседник сослался на смертную казнь для многих грешников, о которой говорится в Священном Писании монотеистических религий. Он своими руками и без колебаний привел бы в исполнение смертный приговор Рушди, если бы у него была такая возможность. Наконец, в ответах на вопросы посол намекнул на некий «священный союз» между исламом и христианством, который оставит в стороне все споры, чтобы вместе бороться с неверием[953].

Такой союз не возник на глобальном уровне, но Ватикан, как и многие представители католической церкви, осудил «Сатанинские стихи». Например, архиепископ Лиона кардинал Декуртре провел параллели между оскорблением христианской и мусульманской веры: «Вчера христиане были оскорблены фильмом, который исказил образ Христа. А сегодня мусульмане оскорблены этой книгой о пророке». Однозначно отвергая фанатичную реакцию, такую как фетва, которая сама по себе является оскорблением Бога, Декуртре выразил солидарность со всеми, кому придется страдать от этой боли в духе добродетели и молитвы[954]. Бывший президент США Джимми Картер, известный как глубоко верующий баптист, в связи с оскорблением, нанесенным мусульманам «Сатанинскими стихами», вспоминал свою скорбь по поводу кощунственных сцен фильма Скорсезе «Последнее искушение» и сетовал на «межкультурную рану», которую трудно залечить[955]. Похожие голоса можно было услышать и в Великобритании. Уже через несколько недель после принятия фетвы представители различных вероисповеданий, в том числе христиане, иудеи, мусульмане и индусы, жаловались на несбалансированность действующих законов о богохульстве и призывали к их расширению[956].