Оскорбление Бога. Всеобщая история богохульства от пророка Моисея до Шарли Эбдо

На обложке первого после нападения номера «Charlie Hebdo», разработанного «выжившими» в редакции «Liberation», снова был изображен Мухаммед, на этот раз печально черный. В руках он держал плакат с надписью «Je suis Charlie» («Я Charlie»). Загадочная надпись гласила «Все прощено». Что бы она ни означала, она не помогла привести к примирению. Напротив, большинство описанных акций протеста и насилия в свою очередь обосновывались как реакция на этот журнал. Таким образом, дебаты о богохульстве и свободе слова до и после парижских терактов выявили глубокое разногласие и в западном мире.

В резком тоне высказались не только радикальные мусульмане, но и французский социолог Эммануэль Тодд. В своем эссе «Кто такой Charlie?» он критиковал прошедшие по всей стране манифестации как «разновидность массовой истерии». В национальном «освящении» «Charlie Hebdo» и карикатур на Мухаммеда он увидел «тоталитарный террор мнений» с отголосками христианской инквизиции. Тодд диагностировал своего рода принуждение к богохульству в масштабах всей Франции: «Французу не только позволено становиться богохульником, он даже обязан это делать. Вольтер dixit[1025]». Социолог назвал обложку «Charlie Hebdo» с изображением Мухаммеда расизмом, который спонсируется государством («нос длиной с пенис и тюрбан из двух частей, напоминающий яички»)[1026]. Не осудив нападения, Тодд подверг резкой критике сатирическую линию журнала и сказал, что не следует путать право «насмехаться над собственной религией с правом насмехаться над религией других»: «Многократное систематическое богохульство, направленное против Мухаммеда, центральной фигуры религии слабой и дискриминируемой группы, должно быть оценено как то, чем оно является, независимо от того, что думают суды: как подстрекательство к религиозной, этнической или расовой ненависти». В этом отношении выступавшие в поддержку «Charlie Hebdo» как символа свободы в то же время «оскорбили историю».

Им следовало бы вспомнить, «как во времена антисемитизма и национал-социализма карикатуры на евреев с темной кожей и крючковатыми носами были предвестниками физического насилия»[1027].

Основная часть работы Тодда изобиловала всевозможными историческими и социально-статистическими рядами данных, с помощью которых автор стремился проникнуть в глубинную социальную структуру секуляризма, лежащую вне всех находящихся на поверхности постулатов республиканского равенства. Социолог пришел к выводу, что это была идеология, оправдывающая привилегированные средние классы, которые позиционировали себя против угнетенных рабочих пригородов. Новая жажда богохульства даже угрожает проложить путь новому антисемитизму[1028]. Эксцентричная смесь статистики и теории заговора Тодда вызвала, вполне справедливо, яростную критику. Но своим заявлением о том, что возмущенные мусульмане, как и сами нападавшие, являются не чужаками, а французами, продуктами французского общества, которое десятилетиями подавляло свои постколониальные проблемы, он попал в самую точку.

С другой стороны, представители левореспубликанского секуляризма решительно пытались избежать притяжения антиисламского правого популизма и расизма, парадигматически воплощенного во Франции Национальным фронтом. Убитый Стефан Шарбоннье сам написал манифест секуляризма. «Письмо к ловкачам исламофобии, которые играют в игру расистов» (как гласит дословный перевод) было написано незадолго до терактов, но опубликовано только после них. Для Шарба сама концепция исламофобии представляет собой форму скрытого расизма, поскольку она сводит диффамацию других к религии, т. е. к конкретной религии, а именно к исламу. Если нападению подвергается женщина в хиджабе, то ее ошибочно рассматривают как представителя ислама, а не как гражданина, на которого напали фашисты, что было бы справедливо. Жертвам расизма цыганского происхождения, выходцам из Индии, черной Африки или других экзотических мест, как саркастически заметил Шарб, «было бы неплохо поискать религию, чтобы защитить себя»[1029]. Он настаивал, что насмешки и сатира его журнала имели объектом не мусульман в целом, а террористов, ссылающихся на ислам. Но в принципе все идеологии и все религии должны были бы подвергаться критике (и сатирическому осмеянию). Делать здесь исключение и утверждать, что «можно смеяться над всем, кроме некоторых аспектов ислама, потому что мусульмане намного чувствительнее остального населения», – это не что иное, как дискриминация и инфантилизация второй по величине религии мира[1030].

Религиозная нетерпимость и политические репрессии

Обвинения в богохульстве как инструмент угнетения