Правда, исламское духовенство с самого начала скептически относилось к изображениям – в этом выражался страх перед рецидивом многобожия и поклонения «идолам». Изображения считались нечистыми, и угроза вечного проклятия висела над всеми создателями изображений, поскольку они святотатственно предполагали занять место Бога-Создателя.
Но уже в священных текстах и в богословских дискуссиях проводится различие: в некоторых местах изображения допускались больше, чем в других (например, в мечети), и, в отличие от изображения живых людей или животных, разрешалось изображать мертвые предметы, а также растения. Несмотря на осуждение со стороны духовенства, фигуративное искусство существовало за пределами священной сферы на протяжении всей истории ислама, преимущественно в частных помещениях.
Современность с ее множеством неподвижных и движущихся изображений бросила вызов исламским священнослужителям и заставила их адаптировать свои толкования к новым техническим возможностям. Некоторые реагировали гибкой адаптацией, например сводя фотографию к чисто механическому и потому допустимому процессу: фотография подобна зеркалу и не содержит никакого творческого акта. Фундаменталисты, с другой стороны, придерживались строгих позиций. Но даже в Иране времен аятоллы Хомейни революционная настенная живопись (в визуальной традиции европейских и латиноамериканских левых) была оправдана как «священное искусство» с четкими целями. И киноискусство также оставалось разрешенным, хотя и со строгими моральными правилами[270]
.Средние века: эпоха грехов языка
Оскорбление Бога как грех и преступление
На протяжении веков богохульство было только неясной схемой, очертания которой лишь смутно проступали то тут, то там. Около 1200 года, однако, оно очень быстро приобрело более четкие формы. В церковных и светских правовых документах богохульство считалось наказуемым преступлением. Богословские энциклопедии («Суммы») пытались более точно определить, что на самом деле означает богохульство. И во все большем количестве проповедей и пастырских работ, написанных как практические руководства для духовных наставников, обсуждались причины богохульного поведения, а также степень его предосудительности. Вскоре после этого источники из судебной практики также стали более «словоохотливыми»: они позволяют получить представление о том, что данный тип инкриминируемого поведения означал на практике. Началась эпоха, которую можно назвать «классическим веком» богохульства[271]
.