Современному читателю также может быть интересно погрузиться в многогранную вселенную этих языковых грехов[276]
. Они включают в себя многословие и болтливость, а также ложное умолчание. Словесные проступки могут быть скрытыми и коварными, такими как ропот тех, кто ниже, против тех, кто выше, или клевета на отсутствующих третьих лиц, либо же могут осуществляться открыто и демонстративно, что характерно для лести, а тем более для хвастовства, вульгарной или непристойной речи. Это относится и к насмешке (derisio), которая уже содержит сильный потенциал словесного насилия. Прежде всего здесь следует упомянуть оскорбление, которое в основном называлось contumelia, но для которого существовало необычайно много других терминов, таких как convicium, vituperium или iniuria. Оскорбление наносится публично и часто вызвано другим кардинальным пороком – гневом. Проклятие (maledictum), с другой стороны, представляет собой еще одно усиление вербальной агрессии, когда произносится не самим Богом и его пророками, а направлено против его творений или даже против самого Творца. Оно тесно связано с лжесвидетельством, которое, в свою очередь, основано на лжи. Однако один словесный проступок присутствовал практически в любом соответствующем перечне пороков, а именно – богохульство (blasphemia). В связи с возрастающим значением грехов языка это преступление также впервые в истории приобрело четкие очертания и было подробно рассмотрено.Прежде всего, было более точно определено, что подразумевается под богохульством. Центральной формулировкой здесь является определение Александра Гэльского: «Blasphemare est contumeliam… inferre in iniuriam Creatoris». Суть его заключается в оскорблении и бесчестии Бога-Создателя. Перальд, который писал немного позже, определяет это преступление аналогичным образом, а именно – как оскорбительные слова, публично произнесенные против Бога, возникшие от гнева и с намерением отомстить Творцу. С тех пор «публичное поношение Бога» должно было стать основой многих определений. Произведения на народных языках, появившиеся в XIV и XV веках, также в своих переводах следуют этим определениям. В «Книге добродетелей», составленной в начале XIV века, объясняется: «Plasphemia, то есть многое сказанное как шумная (т. е. гнусная) речь против Бога», а юридическая книга брата Бертольда (написанная после 1323 и до 1390 года) определяет это сравнительно лаконично: «Богохульство (blasphemie) – это высказывание против чести Бога»[277]
. Знаменательно, что латинский термин появляется здесь в немецком тексте. Однако в немецкоязычном сборнике добродетелей и пороков, который был написан примерно в то же время, уже прямо используется термин «хулить Бога» в качестве перевода латинского слова («Von der Sünde die da heisset Gott schelten, und heisset in Latein plasphemia»)[278]. Только на рубеже Нового времени слово gotslesterung стало все чаще использоваться в качестве синонима латинского слова, например у Гейлера фон Кайзерсберга в 1518 году[279].Новое качество этих определений заключается в небольшом, но важном сдвиге в использовании термина. Больше не нужно прямо говорить, что речь идет о «хуле на Бога», сам термин «хула» (schmähung) теперь сводится к оскорблению Бога.
С другой стороны, сравниваются посягательство на честь Божью и оскорбления людей, что делает преступление более ярким – к этому мы еще вернемся. Некоторые богословы, такие как Антонин Флорентийский, понимали богохульство не только как оскорбление, но и как проклятие в адрес Бога[280]
.