Оскорбление Бога. Всеобщая история богохульства от пророка Моисея до Шарли Эбдо

В текстах, подобных этому, современный читатель находит Средневековье, соответствующее своим привычным представлениям: с характерной набожностью, даже фанатизмом, а также призывом к строгим санкциям со стороны светских властей и угрозой суровых наказаний для богохульников в загробном мире. Более того, многочисленные примеры из проповедей показывают, что божественные кары могли поразить особо злостных хулителей Бога, Марии и святых уже в этом мире[285]. Согласно морали этих историй, тому, кто был виновен в богохульных выпадах, будь то благородные рыцари, простые возчики или дерзкие игроки, грозила проказа, паралич конечностей и внезапная смерть. Согласно принципу зеркального наказания, при этом особенно страдает та часть тела, с помощью которой был совершен грех, а именно язык, который неестественно распухает и заставляет оскорбителя задыхаться. Во многих случаях в центре внимания оказывается Мария, Божья Матерь, особым образом навлекая на себя оскорбления, которые, однако, затем строго наказываются[286].

Особенно впечатляющие примеры касаются богохульников, которые не хотели ограничиться словесными нападками на Бога, но прибегали к другим средствам. Многозначителен рассказ из, пожалуй, самого важного собрания примеров XIII века, составленного доминиканцем и инквизитором Этьеном де Бурбоном: он сообщает, что бродяга, заядлый игрок, проиграл все свое имущество в таверне и кощунственно поклялся, что отомстит Богу при первой же возможности. Когда на следующий базарный день этот игрок выиграл, он приобрел лук и стрелы и пустил стрелу в небо, чтобы оскорбить Бога (in contumeliam Dei). Стрела не вернулась, а игрок, как водится после базарного дня, пошел в трактир посплетничать и поиграть. Там ему показалось, что его окровавленная стрела с удвоенной силой упала с неба, пронзила его и увлекла в ад. У него помутился рассудок, он закричал, что должен следовать за своей стрелой, и больше его никто не видел[287].

У этой истории была долгая и разнообразная судьба. Ее привлекательность очевидна: она не только воспроизводит одну из классических ситуаций, в которых следовало ожидать богохульства, в данном случае игру. Прежде всего, здесь обычно мимолетный речевой акт богохульства застыл в акте физического насилия. Это не было, как свидетельствует видение кровавой стрелы, лишь символом, ибо стрела, очевидно, достигла своей цели и ранила Творца.

Для практики пастырской заботы и проповеди такой пример давал то преимущество, что его можно было легко визуализировать. Некоторые гравюры на дереве конца XV и XVI веков показывают мотив богохульника, который взялся за оружие против распятого Христа или его изображения[288]. Гравюры на дереве или на меди и настоящее оружие не были необходимы, чтобы показать безобразие богохульства. Рассуждения о грехах языка рождали в сознании людей образ злодеев, которые – как было сказано уже в Псалме 64 – точат свои языки, словно мечи, и целятся ядовитыми словами, как стрелами. А церковнослужители XIII и XIV веков сетовали, что из-за дурных клятв частями тела Бога, т. е. тела Христа, он был снова распят, более того, фактически расчленен, как не делают даже со свиньей в мясной лавке. Здесь также приходит на память пример, согласно которому закоренелому богохульнику явилась ночью во сне Дева Мария, держащая на руках Младенца Христа, избитого клятвами, окровавленного и с оторванными конечностями[289].