Оскорбление Бога. Всеобщая история богохульства от пророка Моисея до Шарли Эбдо

С начала второго тысячелетия в истории христианства произошли серьезные изменения. На фоне климатического периода потепления наблюдался подъем сельского хозяйства и рост населения. Расцвели новые города, были основаны университеты. В основной части Европы христианская миссия была в целом завершена. Однако теперь за внешней христианизацией должна была последовать настоящая христианизация веры, мышления и чувств. В течение столетий раннего Средневековья разрыв между более или менее образованным духовенством и массой мирян был огромен. Небольшие монашеские общины с их религиозными знатоками контрастировали с большой массой обычных христиан, для которых центральное место занимали магия и ритуал. Для многих христиан «более глубокая интериоризация их религии, возможно, началась только в течение XIII века…»[272]. Теперь церковные усилия стали сосредоточены на духовной жизни и мышлении этих людей. Об этом свидетельствуют, например, решения IV Латеранского собора 1215 года, которые сделали ежегодную исповедь обязательной для всех верующих обоих полов и утвердили безусловную тайну исповеди. С этого момента каждый должен был сам особенно тщательно бороться со своим неправильным поведением. Однако собору также пришлось иметь дело с религиозной гетеродоксией. В течение нескольких десятилетий папской церкви бросали вызов еретические движения: прежде всего катары, которые сильно отличались от ортодоксии своими радикально-дуалистическими идеями, а также вальденсы – движение светских проповедников, ориентированное на строгий идеал бедности. Эти еретические движения также свидетельствуют об укреплении самосознания простых христиан, которые искали новые религиозные ответы. Одной из реакций папской церкви было разрешение новым монашеским орденам францисканцев и доминиканцев проповедовать правильную веру перед большими скоплениями народа в городских центрах. В то же время начиная с середины XIII века эти нищенствующие ордена должны были преследовать еретиков как специальные папские уполномоченные, или инквизиторы, что не противоречило их пастырским задачам. Это была, так сказать, оборотная репрессивная сторона религиозного наставления. Становление концепции богохульства в некотором смысле обязано атаке с двух сторон – с пастырской и с репрессивной – на веру и на поведение христиан-мирян.

Богохульство как грех языка

Античные авторы уже имели дело с языком, но прежде всего с языком говорящего. В раннем христианстве, напротив, молчание долгое время было в центре дискуссий, потому что предполагалось, что оно делает голос Бога более слышимым. Религиозные законы регулировали речь монахов и определяли, когда они должны молчать и как они должны говорить. На рубеже XII и XIII веков богословы начали более пристально изучать речь и обнаружили, что новым видом грехов являются грехи языка. «Примерно с 1190 года предпринимаются попытки внести порядок в бессистемные перечни сквернословий. Все грехи языка должны были быть зарегистрированы, описаны и иерархизированы, а их внутренние движущие силы должны были стать видимыми»[273]. Это было первоначально сделано в больших энциклопедических сборниках XIII века, схоластических «Суммах», с их претензией на максимально полный охват всех философско-богословских областей знания. Впоследствии эта тема нашла свое отражение в широком спектре катехизаторской литературы двух последующих столетий, в циклах проповедей и сборниках примеров, в толкованиях десяти заповедей и в каталогах пороков.

После нескольких предшественников доминиканец Гильом Перальд с его великой «Суммой пороков и добродетелей» стал первооткрывателем грехов языка. Его изображение греховных деяний по существу следовало учению о семи главных пороках, которое Григорий Великий разработал уже в VI веке. Этот отец церкви считал таковыми гордыню (superbia), зависть (invidia), гнев (ira), леность (acedia), жадность (avaritia), чревоугодие (gula) и сладострастие (luxuria). Не мудрствуя лукаво, Перальд добавил к этой классической схеме восьмую категорию – грехи языка (peccata linguae). Это значительно повысило значение этих грехов. Учитывая большой авторитет, которым пользовались сочинения Перальда в последующие столетия, большинство его последователей приняли идею обсуждать языковые грехи отдельно, даже если разработали свои собственные решения в плане терминологии и систематизации. С тех пор грехи языка, или рта, едва ли отсутствовали в любом каталоге пороков, более того, были написаны самостоятельные труды «О пороках речи» или «О грехах рта»[274]. От этих трудов можно отследить путь к соответствующим «языковым» трактатам раннего Нового времени[275].